Королевы Маргины - Владимир Михайлов

Четыре тесных стены, низкий-низкий потолок. На нем – слабо светящийся плафон, свет какой-то дрожащий или, может быть, подмигивающий не столько весело, сколько с ехидцей: «Ну вот, допрыгалась, девочка, теперь ничего не поделаешь, заварила кашку – расхлебывай!» Зора только шмыгнула носом: на такие заявления или предупреждения она когда-то отвечала уверенно, даже нахально: поглядим, мол, кого отсюда вынесут первым… Но на сей раз промолчала даже мысленно, сейчас надо было как-то определиться, прежде чем реагировать на любое ощущение или событие. Так, что еще имеем в наличии? Немногое. Что-то, на чем лежим, – узковатое, жестковатое, но для лежания более или менее пригодное. Дальше – столик, два стула, двустворчатый шкаф у стены напротив – при взгляде на него почему-то сразу становилось ясно, что он металлический, холодный, неуютный. И маленькое зеркальце на стене, форматом не больше листка писчей бумаги. Еще что? А ничего. Разве что дверь – единственная. Никаких удобств, даже умывальника не было, не говоря уже о прочих устройствах.

Это последнее наблюдение, сколь ни странно, заставило ее вздохнуть с некоторым облегчением: значит, это все-таки не камера. Хотя по антуражу сильно ее напоминает. А раз так, то отсюда можно будет и выйти. Прямо сейчас. Потому что дикая тоска по информации, если ее не удовлетворить немедленно, может просто свести с ума.

Зора оказалась способной на несложное умозаключение: чтобы выйти, надо встать. Подняться с того, на чем лежишь. Откинуть то, что тебя накрывает: грубое, достаточно тонкое одеяльце, о котором почему-то сразу сложилось убеждение, что оно казенное – хотя до сих пор в жизни ей с казенным имуществом сталкиваться не приходилось, но именно таким оно, по мнению Зоры, и должно было быть. Освободившись от него, Зора убедилась в том, что лежит она в собственной одежде – в той самой, в которой ее забрали из дома, держали в Доме признаний, потом… Потом?

Похоже, память стала понемногу возвращаться. Дело об убийстве Рика. Да, был же на свете Рик! Это очень важно, очень. Дом признаний – он был потом. Ну, дальше? Ага: вызнаватель Смирс. Уже, как говорится, совсем горячо. Вспомнилось даже, как он выглядел. Добрый человек (она невольно усмехнулась такому определению). С ним она ехала… Тут что-то оставалось еще непонятным, но она точно ехала с ним, потом он на дороге познакомил ее с какими-то другими людьми – зачем?

Информация – как вода: если есть хоть маленькая дырочка, она ее найдет и воспользуется ею, а уж однажды просочившись – станет размывать, расширять, литься все более тугой, сильной струей…

Так получилось и на этот раз. Вспоминалось все быстрее: дело, обещавшее жестокий приговор, согласие Смирса устроить ей побег – с намерением укрыть ее в надежном, очень надежном месте и скрывать до той поры, пока дело так или иначе не затихнет, а уж тогда вернуть к полноценной жизни. У нее, правда, относительно будущего были и другие, свои соображения, однако о них она распространяться не стала. Да, значит, потом – дорога и машина, остановка, новые люди, знакомство. Смирс – с ним оставалась какая-то неясность, что-то еще было с ним связано, какое-то последнее воспоминание, но какое именно – пока непонятно, похоже, что подсознание не желало вытаскивать это на свет божий. Итак, Зора пересела в другую машину, большую, и там…

Все. На этом информацию о происходившем как отрубило. Ни мысли, ни картинки. Машина – и пробуждение непонятно где, несколько минут тому назад.

Выходит, тут и было то место, где она должна была скрыться до лучших времен? Судя по обстановке, это в самом деле могло оказаться глушью неимоверной, такой, где никто никогда никого искать не станет.

Вывод позволял несколько примириться с убогостью окружающего. Однако пока все оставалось лишь на уровне предположений, в которых предстояло еще убедиться.

А для этого – встать и выйти.

Зора сделала попытку. Тело, похоже, заржавело до последнего – именно такое сравнение у нее возникло. Канистру бы с маслом; но она в обстановку не входила, пришлось воспользоваться лишь своими внутренними ресурсами. Села, спустила ноги на пол, холодный до дрожи. С трудом нагнулась. К счастью, ее туфли оказались здесь. На высоченном каблучке, они не очень-то гармонировали с обстановкой, знать бы заранее – еще дома обулась бы более практично. Но об этом думать не стоило, как и вообще обо всем упущенном и потерянном. Не стоит ругать себя за что-то: не надо отбивать хлеб у тех, кто сделает это с большим удовольствием.

И все же – Рик, бедняга, если бы ты мог сейчас оказаться тут – насколько легче бы стало…

Теперь – встать. Собрать все в один кулак, крепко стиснуть пальцы, чтобы ничего не просочилось сквозь них, не упало, не потерялось. Последовательность действий: надеть туфли. Убедиться в том, что ноги более или менее твердо стоят на полу. Опереться руками о койку – или топчан, все равно. И медленно, чтобы не потерять равновесия, оторваться от плоскости. Нелегко. Никогда не приходилось так ощущать свой вес, не такой уж большой, нормальный – но не самый легкий. Помедлить немного перед тем, как оторвать руки от опоры и распрямиться. Так, так… Разгибаться медленно, осторожно. Как там наш вестибуляр? Работает; к счастью, легкое головокружение, на миг испугавшее Зору, быстро прошло. Да, стоило бы знать – чем это они ее напичкали, чем-то сильнодействующим, быстрым – хочется надеяться, что без серьезных последствий. Так. Широко раскинуть руки для баланса. Перенести вес на левую ногу. А правую осторожно приподнять, оторвать от пола и перенести вперед. Получилось, получилось! Первый шаг, говорят, самый трудный, и вот он сделан. Ура. Теперь – второй шаг, еще ближе к двери…

Однако следующий шаг она сделала в другом направлении. А именно – к зеркальцу. Невозможно ведь выходить к людям, не убедившись в том, что ты выглядишь наилучшим возможным образом. Ох! А где косметика, где все? Там, в Доме признаний, все это было с нею – в сумке, когда забирали – это ей позволили взять с собой. А тут? Зора медленно осмотрелась. Сумки не обнаружилось. Погоди, для паники еще нет оснований. Она может оказаться под этим ложем – или в шкафу. Заглянуть под койку она сейчас вряд ли рискнет: для этого мало нагнуться, придется опуститься на колени, а потом снова подниматься – для такой сложной операции она еще не созрела. Лучше сперва заглянуть в шкаф – а вдруг искомое окажется там? Вот это была бы удача.

И ей повезло: сумка действительно оказалась там. И все в ней было на месте – ну, если точнее – почти все. Не было денег, какой-то мелочи, какая там валялась: выходя, она обычно пользовалась коммиком при расчетах за покупки или услуги. Коммика тоже не было. И ключей от дома. Зато все остальное сохранилось – и косметичка в том числе.

Зеркало было тускловатым, да и освещение оставляло желать лучшего – однако что-то разглядеть в стекле все же было возможно. Зора строго, внимательно вглядывалась в свое отражение – взором пристрастного критика. А знаешь – ничего, после таких передряг можно было ожидать куда худшего. Наверное, сон помог – хотя и насильственный, неестественный, но все же сон есть сон – то, что лечит и консервирует. Цвет лица, правда, не такой, как хотелось бы – но это, может быть, вина освещения, уныло серого. Ну а с остальным мы уж как-нибудь справимся – тем более что и без макияжа Зора выглядела весьма привлекательной, а косметикой пользовалась просто по традиции – все пользуются, вот и она, незачем упускать даже самые ничтожные возможности что-то улучшить. Не для Рика, нет; он ее любил такой, какова она была от природы. Ох, Рик…