Сын Петра. Том 1. Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов

в стрельбе обильно?

— Так и есть.

— А денег мне на то не отмеряно.

— Мы найдем.

— Найдет он, — покачал головой Шеин. — Ты ведь понимаешь, что это, по сути, солдат переучивать? Сколько времени и сил? И денег! Ведь палить им придется много. Почитай на войне столько не стреляют. Представляешь сколько мы пороху пожжем? А если дело какое? Как быть то нам придется? Мы ведь на учебу весь порох извели.

— Не прибедняйся.

— Да чего уж тут прибеднятся? Вон сколько под Азовом пожгли. Почти все выгребли из запасов. А теперь еще и эта забава?

— Сие не забава. Ты сам видишь, как ладно выходит.

— Ладно то ладно, но не про нас. Али забыл, как наши солдаты с мушкетами обращаются? Ты хоть представляешь СКОЛЬКО пороху на них надо извести?

— И это того стоит. Ты представляешь какой ценностью на поле боя будет обладать даже один полк, обученный подобным образом?

— Не уговаривай, — покачал головой Шеин. — Петр Алексеевич прикажет — сделаю. Но буду убеждать его до последнего не чудить. А пока — тем более не стану. Мне надобно полки в боевой готовности держать и быть готовым выйти в поход. Что на Азов, что против ляхов. А потому — не до того. Потом когда-нибудь — да, может быть. Дело славное. Но не сейчас и не в ближайшие годы.

С чем первый генералиссимус царства Российского и удалился.

— Показывать ему ударный запал, полагаю, нет смысла… — тихо произнес Алексей, глядя тому в спину.

— Ты не кручинься. Он просто кочевряжится. К нему подход нужен. Мы показали. Он покривлялся. Но увидеть увидел. Теперь подумать надо дать. Еще подойти. И так потихоньку подтачивать. И государю нужно написать. Только не ругая Шеина, а просто сказывая, что удумал как стрелять часто. Про Алексея Семеновича ни слова. Или если хочешь — похвали.

— А может он прав? Пороха и правда пожжет такая учеба?

— Пожжет. Но не великое множество. Ты же не из пушек палишь и не из пищалей. Полагаю, он просто боится брать на себя ответственность.

— Или ленится. Папы то рядом нет. Он для них как муза, вдохновляющая активно шевелиться и стараться. Фея…

— Или так, — согласился Федор Юрьевич улыбнувшись в усы. — Но тут ничего не поделать. Заслуженный человек. Может и полениться.

Помолчали.

— А тот купец? — нарушил неловкую паузу царевич.

— Это который?

— Ну что Герасима мучал. Ты ведь хотел его до отца держать.

— Слушай, — отводя в сторонку царевича произнес Ромодановский почти шепотом, озираясь. — Не лез бы ты пока в такие дела.

— Я и не лезу. Мне просто интересно, отчего ты так поступил. Должен же я учится и на ус мотать, чтобы по дури не вляпаться.

И Ромодановский поведал ему весьма витиеватую историю. Хоть и с некоторой неохотой.

У Российского царства и Османской империи, включая ее сателлита — Крымское ханство, имелись неофициальные каналы для взаимодействия. Как, впрочем, обычно и случается у соседей. Именно по этим каналам и шел выкуп угнанных в рабство людей.

Так что, если начать слишком сильно тянуть за эти ниточки, ведущие от увлекшегося купца, то можно и оборвать их. А вместе с тем нарушить отлаженный механизм неформальных связей.

Хуже того — даже сами боярские рода особенно то и не «нагнуть». Потому что в государстве российском очень многое также держалось на этих самых личных связях и договоренностях. И бояре среди прочего контролировали регионы, с которыми были достаточно тесно связаны.

К этому контролю бывали вопросы. Но он был, и он работал.

И именно боярские рода обеспечивали ту связность, которая давала относительное единство державе. Это было бы довольно странно для стороннего человека, но вполне очевидно при некотором углублении в вопрос, потому как на одной голой силе долго державу долго не удержишь. Расползется как гнилое одеяло. Тем более, что единого экономического пространства с взаимовыгодным и взаимозависимым сотрудничеством в России еще просто не существовало. Да даже если такую систему хозяйственную создать, все равно от людей, на личных связях и договоренностях, обеспечивающих связность державы никуда не деться.

— Вот и получается, что трогать их нельзя, — подытожил Федор Юрьевич. — Надо, но нельзя. Кого-то одного еще выцепить и наказать в случае серьезной провинности — да, подходящее. Но тут так не обойтись…

— Понимаю, — кивнул Алексея. — Воруют, свинством всяким непотребным занимаются, да и вообще мерзавцы, но это наши мерзавцы и, если их тронешь серьезно, замучаешься проблемы разгребать.

— Да, как-то так.

— Грустно это… — прошептал царевич со вздохом, прекрасно в этот момент осознав, что за последующие несколько столетий в общем-то ничего не поменялось. И снимать боярам головы, что при царе, что при Союзе, что позже нередко было крайне затруднительно. Не из-за слабости или трусости правителя, а из-за последствий. Хотя простой народ, конечно, с восторгом обычно такое воспринимал…

Глава 6

1697 год, июль, 21. Москва

Утро каждого дня царевич отводил под учебу.

Пока светлая голова.

Потом обед. Проверка дел на стройке. И выезд в город, если не случалось никаких иных важных дел.

В этот день все шло по расписанию.

Мерно. Степенно.

Куда именно он поедет Алексей не говорил, как правило, никому. Чтобы не происходило утечек. Потому как от учебы и изучения технологий он перешел к более привычным делам. И где-то с апреля от скуки стал выяснять чем та или иная мастерская живет. Особенно те, которые занимались поставка в казну.

Изучал бизнес-модель, ценообразование, фиксировал кому что и почему они продают, а потом сравнивал с поставками царю. И… не всегда удавалось найти злодеев. Иной раз по неведомой причине товары поставляли по заниженной цене. Но в основном… хм… шалили. Так что, Алексей регулярно составлял письма Ромодановскому, в которых излагал суть и детали.

Как несложно догадаться Федор Юрьевич не откладывал такие вопросы в долгий ящик. К силовым решениям прибегал не часто. Обычно хватало и его интереса к вопросу, чтобы все рассасывалось. Но десятка полтора разного рода персонажей из-за этой деятельности царевича все же оказались у него в холодной.

Мастеровые вновь начали напрягаться при виде Алексея. Довольно быстро связав пристальный интерес царевича с хмурой рожей Ромодановского.

— Не боишься? — в тот день спросил, усмехнувшись Федор Юрьевич, случайно встретившись в одной из мастерских. — Могут и осерчать.

— Побьют?

— А кто знаешь? Люди бывает иной раз лихие.

— Для того ты мне охрану и дал. А что их грязные делишки вытаскиваю на свет божий, так что тут плохого? Я хочу