Честная книга - Андрей Калибабин

и помощью. В те далекие времена люди заболевали из-за того, что злые демоны похищали их души. Родственники отправлялись к шаману. Тот обращался к духам. Если они находили украденное, больной очень быстро поправлялся. Так лечили большинство болезней. Христианская религия, со всем присущим ей гуманизмом, объявила шаманов одержимыми. Принялась исцелять их самих. Средством был избран экзорцизм. Результаты оказались сомнительными.

В двадцатом веке, с развитием научной психологии, синдром множественной личности был отнесен к психическим расстройствам. В восьмидесятых, после оценки масштабов и распространенности явления, признан вариантом нормы. Во всей этой увлекательной истории один-единственный факт по-прежнему остается необъяснимым. Те же самые симптомы, но связанные с приемом алкоголя, на протяжении многих веков не вызывали у людей вопросов.

Девять тысяч лет назад в небольшом земледельческом поселении на территории китайской провинции Хэнань кто-то съел забродившую похлебку. Соседи позавидовали соплеменнику. Взяли рис, добавили в него воду. Мед и немного пряных трав. Научились варить пиво. Чуть позже другие древние люди, попробовав прокисший виноград, начали делать вино. Третьи освоили крепкие зерновые и ягодные напитки. Алкоголь стал спутником общения. Со временем по странному стечению обстоятельств превратился в идеальное средство маскировки вытесненных личностей.

За две тысячи лет до нас в лесах сегодняшней Гватемалы один из индейцев майя случайно бросил в огонь ветви интересного растения. Эффект получился неожиданным. Духи пришли сами, не дожидаясь изнурительных ритуалов. Вдыхая дым подсушенных и свернутых в трубочку листьев, шаманы изобрели курение. Устав от общения с духами, научились использовать табак. Корабли Колумба, вернувшись из первой экспедиции, завезли странную привычку в Европу.

По каким-то неведомым причинам моя жизнь старательно повторяла все эти удивительные события. В восьмом классе мы попробовали пиво. Быстро познакомились с вином. Освоили крепкие напитки. Стали выпивать регулярно. На первом курсе, с появлением «Запорожца», алкоголь для меня стал редкостью. Тем не менее несколько раз в год, оставляя машину дома, я быстро и неожиданно напивался. Переключался и вел себя странно. Но, как и тысячи лет назад, никто на это не обращал внимания.

Так же, как и древние майя, сначала я попробовал траву. Потом другие вещества. Испугался. Быстро от них отказался. И, чтобы не выглядеть ботаником, начал курить сигареты. После каждого урока с компанией таких же лоботрясов бегал в соседний двор. Сохранил привычку в институте. Даже потом, на работе, курил, в основном чтобы выходить в курилку. Однажды лифт в подъезде сломался. Пришлось ползти на одиннадцатый этаж. Этого оказалось достаточно. Пару недель я старательно сопротивлялся надоедливой механической привычке. Через месяц легко и безболезненно на годы забыл о сигаретах.

Несколько лет назад, приходя в себя после срывов, я стал обнаруживать сигары. Не понимая устройства механизма, просто вытеснял эти случаи. Какое-то время бессмысленно сопротивлялся. Однажды закурил трезвым. Сигары мне понравились. Они помогали маскироваться. Сначала – от себя. Потом – и от окружающих. Полюбив никарагуанские сорта, выдержанные в роме и кофейных зернах, я искал фруктовые аналоги. В результате обратил внимание на трубки. Пара британских производителей выпускала табак, ароматизированный яблоком и вишней. Пару лет я курил и их. Сбросив вес и восстановив чувствительность, понял, что больше не хочу.

Меня всегда расстраивали следы, остававшиеся на руках и губах. Каждый раз, выкурив сигару или трубку, я долго и старательно отмывался. Тщательно чистил зубы. По возможности – мыл голову. Как-то раз, поймав себя на мысли, что не курил уже пару месяцев, взял на прогулку трубку. Погрузившись в облако дыма, задумался – зачем вообще это сделал.

К тому времени мне изрядно надоело бесконечно убегать от себя. Каждую новую мысль я встречал с живым любопытством. Погружался в любые эмоции. Старался быть честным. Поэтому, как следует поразмыслив, признался, что курить не любил. Привычка помогала мне казаться себе кем-то другим. Теперь это было ни к чему. Пару лет назад, практически без колебаний, я выбросил бы табак из жизни. С легкостью вытеснил бы все связанные с ним воспоминания. Но в этот раз всё было по-другому. Прислушавшись к новому ощущению, я собрал все трубки и каттеры. Добавил к ним футляры для сигар. Сложил в отдельную коробку. Бережно сохранил на память. Эти красивые, но странные предметы, некогда казавшиеся важными, превратились в напоминание о честности.

Почти два года я старался не врать. Получалось откровенно плохо. Самое сложное состояло в том, чтобы не обманывать себя. В отличие от мелкого бытового вранья, такая глубокая ложь слишком хорошо маскировалась. Девять месяцев я врал себе и окружающим, что хотел найти работу. Испытывая необъяснимое сопротивление, продолжал её искать. Конечно, это закончилось ничем. Единственным осязаемым результатом стал чудовищный рост напряжения. Оно почти привело к срыву. Спасли лишь другие изменения.

Однажды, поймав себя на бессмысленном и ненужном вранье, я почувствовал сильный дискомфорт. Заболела шея. Заныл затылок. Пришла слабость. Нахлынула апатия. Я стал сам себе противен. Захотелось вернуться во времени и сказать человеку правду. К сожалению, это было невозможно. Лишь через пару дней, когда болезненные симптомы отступили, пришло то самое ощущение. Оно подсказало, что теперь любая нечестная мысль или попытка кому-нибудь соврать будут вызывать похожие страдания. Весь мир – сначала вокруг, а затем и внутри меня – рассыпался как карточный домик.

С пугающей ясностью я ощутил, что врал себе в самых главных вещах. Всё, что казалось важным, перестало иметь значение. Всё, к чему я стремился, оказалось пустым и бессмысленным. Ценности, цели, мысли и убеждения. Всё осталось позади. Я стоял посреди чистого листа. Вокруг простиралась белая тишина. Идти было некуда. Делать было нечего. Хотелось что-то сказать. Или хотя бы подумать. Но слов и мыслей тоже не было. В голове, посреди сияющей пустоты, мрачным гранитным монументом возвышался один-единственный вопрос. Зачем я здесь? Ответ был совсем рядом. Но тогда, ослепленный сверкающей бездной, я физически не мог его увидеть.

Напряжение и болезненные симптомы с точностью электронного микроскопа помогали распознавать враньё. Но, к моему великому сожалению, ничего не говорили о правде. Понимая, в чем именно заключалась ложь, я ни на шаг не приближался к честности. Для того чтобы к ней прийти, нужен был другой метод. Нашелся он, как всегда, неожиданно.

Однажды мы пили чай у мамы. Зашел разговор о внуках. Почему-то она отказывалась верить, что может не стать бабушкой. Утверждала, что я себе врал, говоря, что не хочу детей. В подтверждение предложила посмотреть на мои отношения с собакой. Дыхание у меня перехватило. Сердце застучало сильнее. Голова склонилась вниз. Плечи рефлекторно сжались. Сделав несколько глубоких вдохов, я немного успокоился. Согласился, что