Скитания - Юрий Витальевич Мамлеев

ними в кабаках). Брайтон-Бич принимал Андрея и Лену на ура.

Какая-то грузная матрона помахивала перед Андреем листком, где было сказано, что она имеет право протестовать, если ей на дом присылают порнографическую рекламу. Потом к Гердерам, где уже сидел улыбающийся добряк Вайнштейн, и все весело провели время…

От Генриха узнали, что у Павла дела пошли в гору. Во-первых, его любовница — через связи — пристроила его на приличную работу. Была конкуренция на это место, но всё уже заранее было решено, хотя, как всегда, демократия (смеялась Люба) свято соблюдалась: с серьёзным видом приглашали на собеседование других «конкурентов» (и Павлу строго-настрого приказали не трепаться — однако же потом сболтнул). Но самое главное: на днях выходила в свет его первая книга на английском — эротический роман «В постели со слоном».

Уже появились в журналах первые рекламные листочки; вроде бы роману обещали дать ход, надеясь на продажу; критика относила роман к «эротическому гиперболизму»…

Ещё два дня ушло на деловые встречи: издательство, университет… Затем Люба объявила: завтра большая вечеринка у художника Леонида Коротова. Продажа его картин идёт блестяще, статьи сыплются одна за другой — редкий пример успеха среди эмигрантов. И он решил устроить приём «для своих» у себя в мастерской — обычно он устраивал вечеринки с целью установить деловые связи.

Вечер оказался, как и хотел Леонид, действительно внушительным: в основном были «свои» — эмигранты (художники, поэты, писатели, просто друзья Леонида), но среди них затесались и американцы. Мастерская могла вместить необъятное количество людей и к тому же вдохновляла своей модерновой изысканностью.

Андрей никогда не видел столько противоположных по своей сути людей в одном месте, но в общем, как ни странно, было дружелюбно: всё смиряло гостеприимство хозяина. Не было обычных эмигрантских вспышек и почти драк. Ругань возникала только иногда, и то не по делу. Андрей не нашёл Замарина, но словно вместо него — грустную Клэр.

— А где же Миша? — удивился Андрей.

— Его ещё нет в Нью-Йорке. А я вот пришла. Генрих известил меня об этом вечере. Я не одна — с Лиз Булвэр, — и Клэр показала на приближающееся существо.

То была старуха лет восьмидесяти, в джинсах, с размалёванными губами. Глаза — как голубые машины, в движениях — бодрость. Только руки мёртвые, словно из гроба.

— How are you? — страшно закричала она Андрею.

И прежде чем он успел пожать её холодные, как у мёртвой лошади, ладони, она принялась так хохотать, что Андрей нервно вздрогнул.

— Лиз — известная журналистка и писатель, — вздохнула Клэр. — Она знакомая моего брата, врача, иначе я бы и не удостоилась знать её.

За Лиз потянулась ещё одна старуха, помоложе, но похожая на неё.

— Очень, очень приятно, — выдавил из себя Андрей.

Лиз хлопнула его по спине.

— Ха-ха-ха. Больше энергии, молодой человек! — захохотала она уже другим голосом. — Спешите, спешите… Путь к успеху — это мистерия. Не теряйте ни минуты даром.

Она даже подпрыгнула на одном месте.

— Лиз работает как компьютер, — пояснила Клэр.

Андрей заглянул ей в глаза, но ничего не увидел, кроме склеротической бездны. «Для неё нет смерти», — решил он.

Лиз улыбалась. Её искусственная челюсть не могла скрыть натуральный язык (языки ещё не научились пускать с конвейера). Её язык — зубы же были белые, как с завода, — напоминал мёртвую половую тряпку и был опухший, как у вампира. Старуха, стоящая за ней, сказала:

— Моя Лиз — вполне секси. Её мальчики знают, сколько в ней либидо.

Тут уже Лиз так расхохоталась, что спугнула мёртвую голову Цезаря: голова отвалилась от гипсового туловища.

— Мой принцип — никогда не унывать, — отчеканила она. — Ни в постели, ни в бизнесе, ни в чём.

Подошёл Генрих и встал около Клэр. Она почти не видела никого, опустив голову. «Почему никто не замечает, как она красива, как она молода?» — подумал он.

Действительно, всё внимание других подошедших было сконцентрировано на Лиз. Другая старуха, несмотря на то что была помоложе, духовно являлась её тенью.

— Вы и на том свете будете такой же, — хотел сказать комплимент Андрей.

— О чём вы говорите? — механично сказала Лиз. — Какой тот свет? Есть только биохимическая энергия. Впрочем, Кэт, — она повернулась к старухе-подруге, — верит в тот мир. Там то же, что и здесь. Мы, американцы, — оптимисты. Этим и победим весь мир.

Впрочем, Лиз пошатнулась — годы брали своё — и вдруг… рухнула на пол. Крик, возня.

— Всё в порядке, в порядке, о’кей! — Лиз Булвэр вдруг встала и захохотала.

Лена, привыкшая ко всему, отозвала Клэр.

— Ты о чём-то страдаешь? Я чувствую это.

Клэр кивнула ей, как старой подруге.

— Клэр, но страдать — не значит жить плохо; страдания бывают светом.

— Ох, Лена, это всё ваше, русское… — прервала Клэр.

— Что с тобой?

Клэр замолчала, только развела руками; вид её необыкновенно отличался своей живостью и красотой от других американок, присутствующих здесь… Опять подошёл Генрих и увёл её…

Андрей ещё раз осмотрелся: «Это ерунда, ерунда… О, а вот и Игорь… Боже мой, как я его не заметил».

Подошёл. «Где… что… как?» Под конец Игорь не выдержал, обнялся.

Андрей осмотрел по существу всех: кого узнал, кого признал, кого не знал. К необъятному столу подходили, как всегда, сами, по-американски. Взгляд его падал с одного предмета на другой и вдруг замер: он увидел молодую женщину, лет за тридцать, светловолосую, стройную, которая одиноко курила в стороне. И внезапно она словно притянула его к себе всем своим существом, как будто она была больше, чем его сестра. Он даже не понял сначала, в чём дело, почему от неё исходит необъяснимое родное внутреннее сияние, и вдруг его поразило: да она русская, причём не эмигрантка! Вот в чём разгадка! Да, она русская, это было видно теперь по внутреннему сиянию, по лицу, по всему, но не было этой страшной печати, которую Андрей теперь хорошо знал, — печати путешествия в ночь отсутствия воздуха, печати смерти при жизни, печати эмиграции.

— Как вас зовут? — подошёл он к ней, спросив по-русски.

— Таня, — ответила та. — Из Москвы.

Таню Макарову привёл сюда Игорь. Но этому предшествовали небольшие события в его жизни. После чтения шедевров (от Есенина до Заболоцкого) тараканам его опять потянуло на попытки сымитировать поэтические чтения людям. Его потянуло на университеты — то есть период тараканов закончился. Он мечтал организовать подобное чтение среди студентов русского отделения одного нью-йоркского университета и частенько забредал туда.

Там он познакомился с Дядей Листом (как прозвал он его) — преподавателем университета. Дядя