По ту сторону кровати - Аликс Жиро де л’Эн

— Экая вы странная, Лиз! У меня нынче выдался жутко тяжелый день. Пришлось накладывать арест на имущество семьи должников, а там до меня, видимо, побывали грабители — не оставили даже положенных любой семье стола и кровати. Совсем не веселое дельце, доложу я вам! Отдаете себе отчет? Ну и скажите тогда, как можно работать нормально в таких условиях?

— Да уж, вы правы. Бывает же у некоторых грязная работенка!

— Шалунья! Опять зубки показываете? Неплохо у вас с юмором, только мрачноват он сегодня. Но мне будет недоставать ваших дерзостей… Как подумаю, что больше не увижу вас в понедельник на Веселого Зяблика, — прямо сердце сжимается. Печально!

— Вы тоже странный, судебный исполнитель. Может, скажете, чего от меня хотите на самом деле?

— Всегда одного и того же: снова вас видеть.

— Ей-богу, вы с ума сошли! Зачем на этот раз?

— Поговорить о вашем внуке. Серьезно. Тут он мне как-то сказал одну вещь, которая меня встревожила, и… Нет, это не телефонный разговор!

— Ах, вы об Экто-о-оре хотите поговорить? И все?

— Конечно, а вы что вообразили? Я же не идиот и отлично понимаю, что с вами мне ничего не светит, ничего, нет ни малейшего шанса, хотя сердце у меня чище некуда и намерения самые благородные.

Он от души вздохнул — так, будто у него вся грудь разворочена.

Лиз было не провести такими фокусами, тем не менее она, ни на секунду ему не поверив, все равно почувствовала, что тает.

— Ладно. Согласна. Когда и где?

Ее длинная «ауди» и его розовая малышка одновременно подкатили к дверям школы и одновременно затормозили. Марсиаки с беспокойством оглядели друг дружку: ни ему, ни ей не хватило времени зайти домой переодеться, и Юго остался в своей куцей бирюзовой рубашонке, а Ариана — в костюмчике стиля «Ивон Гаттаз». Прежде чем войти, они взялись за руки. Если вас вызывает вечером директор школы «поговорить о вашем сыне», то вряд ли, чтобы порадоваться вместе успехам мальчика: наконец-то освоил таблицу умножения на восемь!

Тепло поздоровавшись с Арианой и протянув вялую руку Юго, директриса закрыла за ними дверь кабинета. На стенах — детские рисунки, наполовину трогательные, на вторую льстивые: в основном изображена сама директриса в окружении сердечек с надписями типа «Мадам Брийон — наше солнце!». Хлипкие книжные полки (чего еще ждать от Министерства народного просвещения!) прогибаются под весом полных собраний сочинений Бруно Беттельхейма, Франсуазы Дольто и Доналда Уинникотта[45]. Юго понял, что директриса — это вам не фунт изюму.

Директриса достала из закромов дневник с отметками Эктора — взяв его двумя пальчиками, брезгливо, как берут насквозь засопливленный носовой платок, — затем произнесла нечто вроде тронной речи… О, вам, наверное, знакомы подобные речи — из тех, какие, к сожалению, любым родителям приходится выслушать хотя бы раз в жизни! И мало кто из нас назавтра после вечернего свидания с руководителем заведения, где имеют несчастье учиться наши дети, обходится без транквилизаторов… В общем, и слушать было тяжело, а уж смотреть на отметки малыша так и совсем непереносимо. Его дневник пестрел колами и нулями, и единственное, что при известной натяжке можно было бы счесть явлением положительным, — это похвальное постоянство, проявляемое маленьким школьником. А ведь до недавних пор ребенок числился одним из лучших учеников — как же тут было не встревожиться? Директриса поставила вопрос о необходимости посещать дополнительные занятия для отстающих, заявила, что родители должны готовить уроки вместе с сыном и приложить максимум усердия, иначе мальчика придется оставить на второй год. «А почему бы не отправить его за все эти провинности на каторгу? — в бешенстве подумал Юго. — Соляные рудники были бы тут в самый раз!»

Именно в эту минуту мадам Брийон не упустила злорадного удовольствия добавить:

— Возможно, ребенок дестабилизирован недавними переменами в вашей семье?

От такого у Юго просто челюсть отпала. Чувствуя, что вот-вот взорвется, он посмотрел на Ариану и взглядом попросил ответить на выпад. Из них двоих именно она обычно занималась проблемами обучения детей. Она в школе знала всех, и ее активность во время школьных праздников конца года вызывала всеобщее восхищение. Ей не было равных в превращении вашего ребенка в редиску или в распродаже прогорклых пирогов по пятнадцать евро за штуку. А значит, только она одна и сумеет выиграть время, успокоить директрису, спасти малыша от позора на всю школу.

Ариана, на вид спокойнее не бывает, поглядела на мадам Брийон. Потом открыла рот. И тут во второй раз за этот день, который так счастливо начался, произошло невероятное.

— Да вы просто… ненормальная!.. Что вам известно о нашей жизни? По какому праву вы говорите о нашем сыне в таком тоне? Категорически запрещаю вам лезть в наши дела! Эктор ничуть не дестабилизирован, он просто… просто немножко беспечен, вот!

«Беспечность» была единственным словом, которое в тот момент пришло ей на ум.

Юго, в ужасе от происходящего, поспешил зажать ей ладонью рот.

— Сожалею, мадам Брийон, глубоко сожалею, но моя жена страшно устала. И сказала совсем не то, что хотела сказать. Мы непременно обсудим все с Эктором в самое ближайшее время. Может быть, на самом деле плохие отметки — это сигналы, которые посылает нам сын. И конечно же мы примем их во внимание. Но ведь вы знаете так же хорошо, как и я сам, что в начальной школе оставлять ребенка на второй год рекомендуется не раньше окончания цикла, потому предлагаю вернуться к обозначенной вами проблеме в конце второго года среднего курса начального обучения, не возражаете?

Информацию относительно второгодничества Юго получил не далее как вчера вечером, когда довольно долго болтал после уроков с мамой одной из одноклассниц Эктора. Вдохновленный тем, что первую часть его речи выслушали без возражений, он исключительно вежливо, но с известным напором продолжил:

— Наш сын всегда относился к учебе очень серьезно, и я полагаю, мальчик заслужил, чтобы ему дали еще один шанс. А вы как считаете?

Мадам Брийон вытаращила глаза и стала похожа на сову. Взгляд ее метался между Юго и Арианой. В конце концов, она сказала, что подумает. Прием был окончен. У выхода Ариана неуверенно пробормотала извинения, но директриса не удостоила ее вниманием, зато в полной растерянности долго не отпускала руку Юго.

Мэтр Морис Кантюи