Парк прошлого - Ян Бэк

Последнее, что Калеб Браун услышал в полицейском участке, был мелодичный бой часов на конторке.

Фотографию Калеба с четким меловым номером на груди проявили, зафиксировали и высушили к шести часам того же вечера. Клерк старательно, каллиграфическим почерком вывел данные на учетной карточке, а также переписал их на конверт. Копию отправили в отдел безопасности Центрального полицейского управления «Парка Прошлого», и она лежала там, дожидаясь, пока кто-нибудь ее обнаружит.

Дом был похож на неумелый детский рисунок. Снаружи деревянные части были окрашены в темно-синий цвет: и оконные рамы, и ставни, и входная дверь. Четырехэтажное строение возвышалось мрачно и грузно, мансардные окошки темнели в рядок под самой крышей. Псалтырь нащупал ключ в кармане темно-синего камзола, отпер главный вход и пригласил Калеба в дом. В вестибюле, обшитом темно-зелеными деревянными панелями, слабо пахло растаявшим воском, ароматическими свечами и ванилью, пылью старинных тканей и подлинной историей.

Псалтырь запер дверь, быстро повернулся к своему спутнику и приложил палец к губам. Казалось, в подобном доме гостей должен встречать ливрейный лакей или дворецкий или хотя бы горничная, однако внутри выжидающе тикала, позвякивала и чуть слышно гудела гулкая тишина. Повсюду чувствовалась роскошь и ухоженность. Старинные на вид картины — портреты маслом и гравюры с видами Лондона — глядели со стен. На первый взгляд типам вроде Псалтыря в этом доме находиться не следовало, не говоря уж о том, чтобы иметь ключ от входных дверей.

Псалтырь повел своего гостя наверх.

Они вошли в гостиную на втором этаже. Здесь было лишь немногим больше света, чем в прихожей. В подсвечнике над камином горела одинокая свеча. Подобные интерьеры Калебу прежде доводилось видеть только в музеях. Здесь, как и во всем доме, царили в изобилии очень ценные даже на вид вещи. Широкие половицы, натертые воском, устилали яркие ковры с восточным орнаментом. В центре комнаты расположился полированный овальный столик в окружении изящных стульев; еще несколько старинных кресел беспорядочно выстроились у стены. В одном углу пристроился черный портшез. Псалтырь уселся на низкую кушетку у окна с захлопнутыми ставнями.

— Не стесняйся! Садись сюда, вот так. Что за дом, а? — прошептал он. — Что называется, достойный дом, аутентичный, подлинный насквозь. Нам тут хорошо живется! — Он тихо хмыкнул и покачал головой. — Владелец этого разврата в общем-то безобидный тип… — Псалтырь ненадолго задумался. — Коллекционер, вот как это называется! С ума сходит по всякому такому старью и по старым домам тоже, называет их своими «трофеями», своими «сокровищами». У него есть антикварный магазин, возле Холборна, а сам он проживает в этом древнем доме, чрезвычайно респектабельный джентльмен. Я выполняю для него всякие поручения. Помогаю находить особенные вещицы, понимаешь? И что может быть лучшего для твоего покорного слуги Псалтыря-карманника, чего ему еще желать от жизни?

Он встал и отошел к стене, к одной из витрин с антиквариатом. Распахнул дверцу и достал графин, наполнил бокалы, протянул один Калебу.

— Залпом, — посоветовал он. — Только тихо.

Калеб осушил протянутый бокал. Горло моментально обожгло одновременно и жаром, и холодом — ужасное ощущение. Юноша едва не поперхнулся и закашлялся.

— Я же просил тихо! — Псалтырь забрал стакан у приятеля. — Это его лучший бренди.

Сверху послышался какой-то шум, шарканье шагов над головой.

— Ну вот, мы его всполошили.

После бренди все тело Калеба обдало жаром.

— Кого? — спросил он.

— Да коллекционера же, моего босса, — объяснил Псалтырь, кивая на потолок.

Буквально через минуту дверь распахнулась, и в гостиную вошел Уильям Лейтон.

— Так-так, мистер Маккредди, что ж это вы шумите? Известно ли вам, который час?

Псалтырь встал и расплылся в своей фирменной обаятельной улыбке.

— Простите, я же только что вернулся из полицейского участка! Вот, привел нашего беднягу, мистер Лейтон.

Лейтон прошел в середину комнаты. На нем был темный жилет и белая рубашка с пышными рукавами, высокий воротничок и широкий белый галстук. Некогда темные волосы припорошила седина; хозяин дома предпочитал носить длинные баки. Он уставился на Калеба сквозь очки в золотой оправе.

— Отчего, задаю я себе вопрос, отчего этому относительно респектабельному молодому человеку понадобилась помощь таких бездельников, как мы с тобой, Иафет? — добродушно промолвил он, подходя к газовой лампе и чиркая спичкой. Комната осветилась мягким зеленоватым светом. — Смотрю, вы приобщились к бренди, — продолжал Лейтон, кивая на графин на полочке.

— Простите, мистер Уильям, я боялся, он лишится чувств, — объяснил Псалтырь.

— Расскажите мне, что с вами случилось, — негромко предложил мистер Уильям.

И Калеб рассказал.

В пересказе все события звучали до ужаса достоверно, и правдивость этой реальности внезапно снова потрясла юношу, как будто удар молотком в живот. Калеб бессильно откинулся на софу.

— Налейте ему еще, мистер Маккредди.

После одного-двух глотков бренди Калеб сел прямее.

— Меня обвинили в убийстве те, кто его убил! Теперь везде висят плакаты «Разыскивается» с описанием, достаточно похожим на меня.

— Точно, — подтвердил Псалтырь. — Я видал один в участке в Фаррингдоне.

— Обвинение в убийстве — дело серьезное в этом городе, дело, я хочу сказать, дорогостоящее. Пока что лучше вам побыть здесь, с нами. Интересно, все это очень интересно… — пробормотал Лейтон.

— Спасибо, что спасли меня, — поблагодарил Калеб.

— Я могу на кое-кого надавить, если нужно, — отозвался Лейтон. — Могу кое-кого подмазать, если что. Псалтырь мне рассказал о твоих обстоятельствах, и у нас родился планчик. Я вполне понимаю, что это значит — потерять друзей, оказаться в одиночестве в этом городе и какой это, должно быть, ужас для тебя…

Калеб запер дверь спальни и испустил глубокий вздох. Было поздно, в окнах темно. Он смотрел на крыши, на нависающий церковный шпиль и думал: «Я его никогда не найду. Папа теперь мертвый, холодный, как вот это стекло». Он просунул голову за ситцевую занавеску. Какой-то оборванец медленно брел по улице, спрятав голову под накидку из грубой дерюги. Он удалялся прочь, даже ни разу не оглянувшись на дом.

Над очагом горел ночник. Калеб забрался в постель.

Не спалось. Он лежал и рассматривал мерцающие тени, скользившие под низким потолком туда-сюда. Ему чудилась толпа оборванцев. Так ясно видел он мысленным взором, как они собираются на улице, под окнами, и лица их скрыты: у одних — под накидками и капюшонами, у других — под масками смерти, вроде той, которую недавно надевал сам Калеб. Ему слышалось, как оборванцы шепчутся, что-то замышляют.