Бедовый месяц - Марина Ефиминюк

из ярмарки. По дороге она оглянулась и помахала рукой:

— Завтра в пять!

Стоило пристроиться рядом с Филиппом, как он спросил:

— Ваша соратница?

— Бывшая соседка в пансионе, — поправила я. — Ее зовут Вирена. Приехала с подругами покататься на лыжах.

— Ясно, — отозвался он без особого интереса.

— Филипп, завтра мои сокурсницы встречаются в чайной в пять часов. Они приглашают и нас, — осторожно произнесла я.

— Хотите, чтобы я с вами поехал на девичник? — усмехнулся он.

— Наша третья соседка будет с женихом, — быстро уверила я. — И, наверное, с мамой.

— Своей?

— Его.

— То есть мы тут не одни отдыхаем с родственниками? — сыронизировал он и добавил: — Хорошо. Поедем на встречу с вашими подругами.

— Вы серьезно? — от неожиданного согласия я даже несколько опешила.

— Да. — Он покрутил в руках почти опустевший стакан с чаем.

— Вот так запросто взяли и согласились?

— Я должен был отказать? — усмехнулся он.

— Нет, просто я не ожидала такой быстрой капитуляции, — чистосердечно призналась я.

— Кто еще мне расскажет о том, как вы сумасбродничали во время учебы, кроме соседок?

— Я не сумасбродничала, — фыркнула я. — Получала образование и была примерной студенткой.

— Охотно верю, — протянул Филипп, всем своим видом доказывая, что верит, может, охотно, но точно не в примерное поведение.

Не успела я что-то возразить или хотя бы сморщить нос, дескать, дорогой супруг, вы плохого мнения о своей половине, возможно, даже лучшей половине, просто мы об этом еще не догадываемся, как возле нас началось столпотворение. Откуда ни возьмись, вернее, из торговых рядов, на соседа налетела супруга и четверо мальчишек-погодок в шапках набекрень и с одинаковыми леденцовыми дракончиками на длинных палочках. Говорили они все одновременно, но громче всех мать семейства.

— Ты что за людьми прячешься? — принялась ругаться она супруга, пихнув ему в руки корзинку со снедью.

— Так я же вас звал, — растерялся он. — Рукой махал.

— А рот тебе на что дан? — забранилась она. — Звать нас — он тебе дан, а ты все руками машешь.

Пироги мы покупали под невообразимый гомон. Я выбрала с ягодой шелковицей, растущей в Эрминских горах. Филипп приобщаться к народной кухне не пожелал, не прельстился даже плюшкой, щедро обсыпанной сахаром.

— Уверена, это будет самая вкусная еда в вашей жизни! — отходя от прилавка, уговаривала я испробовать изыск, пропитаться местными традициями и почувствовать себя еще ближе, так сказать, к простым смертным. — Поверьте, на морозе любая еда вкуснее! Зря, что ли, за ними столько стояли?

На провокацию он не поддался и с улыбкой пожелал приятного аппетита.

— Не сомневайтесь, мне будет очень приятно, — уверила я и, освободив румяный край из хрусткой бумаги, с удовольствием откусила кусок. Начинка оказалась на вкус чудовищной.

— И как вам? — не без ехидства уточнил Филипп, наблюдая, с каким отчаянным усердием я изображаю на лице наслаждение. Пришлось запить холодным чаем, чтобы проглотить.

— Как снадобье от похмелья. Только сладкое, — призналась я, что промахнулась с выбором, и недоверчиво посмотрела на пирожок. — Какой обманчиво аппетитный вид! Лучше бы взяла с картошкой.

— Они добавляют в нее местные специи, — дал он понять, что кулинарная авантюра была провальной изначально. — А капусту заворачивают квашенную.

— Признайтесь, вы уже пробовали?

— Ни разу не рискнул, — действительно признался Филипп.

— Почему не предупредили?

— О ваших вкусах я пока знаю только то, что вы любите цветочный чай. И поесть, — добавил он, видимо, чтобы поддразнить.

— Послушать, так вы женились на обжоре.

Немедленно вспомнилось, с каким нездоровым азартом я набивала живот за ужином на постоялом дворе, ни на секунду не прекращая жевать, и сделалось даже неловко.

Когда мы вышли с ярмарочной площади, стаканчики с остатками ледяного, практически замороженного чая полетели в мусорный короб. Я поняла, что просто не способна и дальше наслаждаться местной выпечкой, но выбрасывать еду не позволяла совесть.

— Давайте я избавлю вас от мук, — предложил Филипп.

— Сжуете сами? — полюбопытствовала я, передавая ему злосчастный пирожок.

— Накормлю мусорный короб.

Только я открыла рот, чтобы назидательно объявить, что странную еду проще скормить бродячему псу — сейчас найдем, поймаем и скормим, — да так и забыла его прикрыть. Распугав прохожих, к Филиппу метнулась проворная тень.

Пушистый зверек размером с кошку, но с длинным хвостом в черно-белую полоску пружинисто подскочил в воздухе, ловко выдрал пирожок и повис в воздухе, схваченный за шкирку стремительной мужниной рукой. Филипп отодвинул мохнатого вора и, не скрывая недоумения, протянул:

— Белка?

— Кольцехвостый леймар! — удивленно охнула я, честно говоря, никак не ожидая на заснеженном горнолыжном курорте обнаружить исчезающую с лица земли магическую тварь с острова Рамдор. Магической она, по большому счету, считалась исключительно за умение чувствовать защитные чары и с ловкостью их обходить.

Зверек таращился круглыми желтыми глазенками. Полосатый хвост ходил туда-сюда, словно жил собственной жизнью. С ошейника на шее свисал обрывок веревки.

Люди проходили мимо нас, даже не стараясь спрятать улыбки.

— Смотрите, вы его пугаете! — охнула я. — Зачем вы его треплете?

— Я его?!

— Между прочим, на вас вскарабкался вымирающий вид магических тварей.

— И что?

— Гордитесь! —  Я протянула руки к трясущемся зверю и просюсюкала: — Иди ко мне, малыш.

— Не уж! — Филипп отодвинул зверька подальше. — Пусть эта дикая белка вымирает у стражей.

— Не белка, а леймар. Какой он вам дикий? Даже не вырывается.

— Конечно, я держу его за шкирку.

— Дайте! — рявкнула я тем самым тоном, которым приказывала Клементине спрятать дурацкие пирожки с капустой.

Леймар уронил пирожок. Муж уронил челюсть. Зверь в прямом смысле, супруг в фигуральном. Мина у Филиппа была красноречивой, и обе изогнутые брови тоже весьма выразительны. Видимо, не хватило одной, чтобы выразить степень удивления. Посмотришь и решишь, что на него никто и никогда не рявкал.

Пока впервые обруганный аристократ пытался оценить, насколько ему по вкусу подобный опыт в семейной жизни, я подхватила зверька на руки. Тот доверчиво уткнулся мне в плащ черной острой мордочкой, вцепился четырехпалыми лапками в ткань и принялся активно дрожать.

— Давайте отнесем его в участок, — наконец решил муж остаться миролюбивым и указал