Мотив для убийства - Блейк Пирс

– У меня была причина считать, что…

– Мне плевать на то, какие у тебя были причины, – заорал он. – Ты пристала к человеку в магазине искусств. Стоит добавить, к человеку с хорошими связями, к человеку, который уже сотни раз прошел через ад из-за своего прошлого. У парня был нервный срыв после твоего ухода. Он пытался покончить с собой в ванной. Его боссу пришлось выламывать дверь и вызывать скорую помощь. Затем он позвонил мне, шефу и даже мэру. И знаешь, что он сказал? Он сказал, что мы позволили психопатке заняться расследованием этого дела. Слава Богу, он пока не выдвинул обвинений.

– Покончить с собой?

Эйвери опустила голову. Тут же в мыслях возник яростный взгляд Кайла Уилсона и она вспомнила его рассказ об истории Ланга.

– Это была ошибка, – ответила она. – Я не хотела.

– Во-вторых, – продолжил О’Мэлли, загибая второй палец, – о тебе появилась информация в газетах. Теперь я вижу, что это не твоя вина. Половину времени ты ведешь себя так, словно являешься единственным человеком во вселенной. Это заставляет меня задаваться вопросом, как вообще ты можешь что-либо видеть, но ты как-то делаешь это. Проблема лишь в том, что ты не заметила всех этих безумных папарацци, которые подпитывают слухи за твой счет. С фото из парка я смогу разобраться, но я не знаю, что делать с фотографиями из тюрьмы. Ты решила навестить самого знаменитого серийного маньяка в истории Бостона, человека, которого ты выпустила и который затем убил в честь тебя. Ты даже не подумала спросить чье-либо мнение? Или проверить наличие камер? Или, по крайней мере, дать мне хоть какую-то информацию, чтобы я мог остановить тебя, объяснив, что ты действуешь, как ненормальная.

– Мне был нужен свежий взгляд.

– В таких случаях звони мне или Коннелли, да кому угодно, кто имеет дело с этим случаем. Не надо идти в федеральную тюрьму и снова поднимать волну. Я имею в виду, Господи… Неужели ты не читаешь газеты? Они выставили весь наш отдел кучкой дебилов, будто мы можем раздобыть улики, лишь обращаясь к заключенным. Это плохо, Эйвери, очень плохо.

– Капитан, я…

– И в-третьих, – загнул он еще один палец, – в твоих рядах идет полный разлад. Томпсон и Джонс жалуются на постоянное давление с камерами наблюдения.

– Они вчера просто потратили день в пустую!

О’Мэлли поднял руку:

– Коннелли даже не станет разговаривать с тобой…

– Это не моя вина!

– Не знаю, что ты сделала с Финли, – сказал он слегка шокированно, – но он как раз трудился изо всех сил и искренне расстроен сложившейся ситуацией.

Внезапно Эйвери начала понимать, к чему идет разговор.

– Он расстроен чем? – спросила она.

– Возможно, я слишком рано дал тебе собственное дело, – пробормотал О’Мэлли себе под нос.

– Капитан, подождите.

Он хмуро покачал головой.

– Хватит, Эйвери, пожалуйста. Хватит. Хорошо? Шеф надрал мне задницу. Мэр очень зол. Я получаю жалобы от всех, кому ни попадя, и все они на тебя. Но, самое худшее, если честно, – печально произнес он, – самое ужасное, что они не о тебе, как таковой. У нас три тела за неделю. Три трупа, Эйвери. И ни одного подозреваемого. Нет зацепок, я прав?

Эйвери вспомнились движения убийцы и его взгляд в камеру на парковке.

– Я найду его, – ответила она. – Клянусь.

– Только не при мне, – ответил О’Мэлли. – Ты отстранена. Решение вступает в силу с этого момента. Передашь дела Коннелли.

– Капитан…

– Ни слова больше, Блэк. Ни слова, потому что я пока спокоен. Я сохраняю спокойствие, хотя это очень расстраивает и меня. Но если ты подтолкнешь меня, я не сдержусь. Все это давление сказывается и на мне. Ты отстранена. Я хочу, чтобы ты передала Коннелли все в течение часа. Любую имеющуюся информацию с последнего места преступления в Белмонте. Что у нас с ним? Где тело? Нет, не говори. Я хочу, чтобы все это было зафиксировано в письменном виде, вместе со всеми уликами, которые есть. Укажи все, ясно? Затем ты свободна. Придешь в понедельник и мы решим, как быть дальше. Я хочу все обдумать на выходных.

– Я отстранена, – произнесла она.

– Ты отстранена.

– На благо дела?

– На благо, – кивнул он.

– Я все еще работаю в убойном?

О’Мэлли не ответил.

Эйвери некуда было идти. Ее любимым местом был тир, но это для копов, а она больше не ощущала себя полицейским. Ее квартирка была темной и пустой и она понимала, что если пойдет туда, то просто упадет на кровать и проведет там несколько дней.

Местный паб, расположенный за углом ее дома, был открыт.

Она дала начало своему освободившемуся утру.

– Скотч, – попросила она, – хороший.

– У нас много хорошего, – ответил бармен.

Эйвери не узнала его. Она посещала бар только по ночам.

«Уже нет, – резко подумала она. – Теперь я пью и днем».

– Лагавулин! – потребовала она, хлопнув по бару.

В баре в это время находилось всего несколько человек – пара стариков, которые выглядели так, словно пили лишь для того, чтобы сохранить себе жизнь.

– Еще один! – крикнула Эйвери.

После четырех порций, она почувствовала себя опустошенной.

Странно, но это ощущение напомнило ей о прошлом. После того, как Говард Рэндалл снова убил после своего освобождения, которого так добивалась Эйвери, будучи гением защиты, она загуляла на несколько недель. Все, что она помнила из того времени, это одинокие ночи в ее темной комнате и похмелье, а также постоянное присутствие в СМИ, которые, казалось, крутили информацию по кругу.

Она уставилась на себя, на свою руку, одежду и на других людей в баре.

«Смотри, как низко ты пала, – подумала она. – Ты уже даже не коп».

Ничто.

В голове появился образ смеющегося отца: «Думаешь, ты особенная, – сказал он однажды, приставив пистолет к ее виску. – Это не так. Я сделал тебя и я могу забрать тебя».

Эйвери, спотыкаясь, пошла домой.

Лицо убийцы, автомобильные маршруты, ее отец, Говард Рэндалл сменялись в голове один за другим, пока она не отключилась в собственных рыданиях.

* * *

Эйвери провела остаток дня в постели, закрыв жалюзи. Периодически она вставала, чтобы умыться, сделать пару глотков пива или слопать что-нибудь из остатков в холодильнике, а потом возвращалась в свою комнату и падала на кровать.

В 10:00 в субботу зазвонил телефон.

Автоопределитель сообщил, что это Роуз.

Эйвери, все еще сонная, подняла трубку: