Ловелас и скромница - Элизабет Бикон

— Я не фарфоровая, — оторвалась она от его поцелуя, чтобы выдохнуть ему на ухо.

— Да, моя дорогая, вы сотканы из огня, шелка и сплошного противоречия, — возразил он и наконец погрузился в ее желанную нежность глубоко и без остатка. Каким невероятным блаженством было чувствовать внутри себя его мощь и силу! Он с новой силой овладел ею, и она будто к звездам взлетела и могла поклясться, что видела, как они тают!

Прильнув к нему с такой же страстью и силой, как он стремился достичь самой ее сердцевины, она тонула в бесконечном блаженстве, волнами накатывающем на нее, а он ловил своим ртом ее вздохи, заглушая ее стоны. Наконец наступил самый мощный прилив экстаза, вознесший ее к небесам, заставивший таять в объятиях Бена Шоу, ее любовника и возлюбленного. Затем они ослабели и просто лежали рядом, держась за руки, пресыщенные, размягченные и осиянные тем, что выше обычной страсти.

Утомленная от любви, она даже не пыталась выразить словами то, для чего и слов не существовало, а только уютно устроилась в кольце его рук. Он нежно обнял ее, не прижимая к себе слишком тесно, чтобы не возбудить себя, а главное, ее, пока она еще не совсем освоилась после маленькой травмы.

— Спи, любимая, — пробормотал он в спутанную массу волос, разметавшуюся по его груди.

Мисс Уэллс была бы шокирована, но Шарлотту это нисколько не задело. Прелестная Шарлотта, подумал он и, растроганный той доверчивостью, с какой она к нему прильнула, прижал ее к себе чуть крепче.

Чувствуя, как веки ее наливаются свинцом, Шарлотта улыбнулась в его влажную от пота грудь, наслаждаясь теплом и ощущением его шелковистой кожи, покрытой светлыми завитками волос, слегка покалывающими ее пылающую щеку. Что ж, они заслужили сладостный отдых после совершившегося чуда, не омрачая его размышлениями о том, что их ждет.

— Ты тоже спи, — прошептала она.

— Всему свое время, дорогая, — тихонько сказал он.

И Шарлотта почувствовала, что ею овладевает дивная истома.

— Люблю тебя, — выдохнула она и забылась таким спокойным и мирным сном, как будто они лежали в самой мягкой и уютной постели.

Бен бережно держал ее в своих объятиях, будто она была сделана из тонкого хрупкого стекла. Отчасти он страшился того, что случилось между ними — истинной леди и ребенком, рожденным вне брака. С другой стороны, ему страстно хотелось удалиться с нею куда-нибудь в укромное место, где она принадлежала бы ему всю оставшуюся жизнь.

Правда, у него нет выбора, мрачно напомнил он себе. Он думал, как заставить себя убить ее, что ему, несомненно, придется сделать, если он был прав и для него не было надежды остаться живым и защитить ее от грубой похоти Белдастоу или тюремщиков. Он знал, что потом они продадут Шарлотту в самый дешевый и грязный бордель. Если он любит ее больше собственной души, он найдет в себе силы, чтобы задушить ее. Но сам он не может рассчитывать на быструю смерть. Впрочем, это не имеет значения, потому что вместе с ее последним дыханием умрет и его душа. Он осторожно вздохнул, стараясь не потревожить ее сон и продолжая размышлять об их отчаянном положении.

Хоть бы малейший проблеск надежды, неистово молился он в душе, впившись яростным взглядом в темноту, будто в его силах было отвоевать для нее эту надежду. Если б нашелся какой-нибудь выход, он бы жизнь свою отдал за Шарлотту. Хотя с ужасом думал о возможной разлуке. И все же, даже понимая, что им не дано пережить еще одну бесподобную вспышку чувств, он всем сердцем готов был выторговать для нее долгие годы жизни, чтобы в конце ее она могла лечь в могилу рядом с другим мужчиной, который будет иметь бесценное право называть ее своей женой. Единственное, что причиняло ему еще большую боль, чем ее согласие уйти к этому предполагаемому и уже ненавистному ему мужу, было сознание, что ей тоже придется умереть. Не вместе с ним, но раньше его и от его руки. Бен вытянул в темноте одну свою руку и проклял ее: ему так же трудно убить Шарлотту, как убить свою душу. Но если он не сумеет это сделать, то заслуживает виселицы за то, что не смог уберечь ее от своего подлого братца и его мерзких головорезов.

Оказавшись перед ужасным выбором времени, когда он должен будет исполнить свой ужасный долг, попыткой угадать момент, когда его братец вздумает играть с ним, как кошка с мышью, Бен никак не мог уснуть, в то время как Шарлотта так безмятежно, так доверчиво спала у него на руках.

Несмотря на присутствие обычно очень жизнерадостных и говорливых сестер Элстоун и леди Рис, Карнвуд-Хаус показался сэру Хью Кентону тихим и пустынным без своих хозяев и их деятельного друга Бена Шоу. Хью предпочел бы иметь дело с лондонскими преступниками, чем с тремя женщинами, осыпающими себя упреками за то, что оставили без пригляда мисс Уэллс и не смогли отстоять Бена Шоу у банды похитителей.

— Насколько я понимаю, мэм, в этом абсолютно нет вашей вины. Не сегодня, так завтра они воспользовались бы шансом, чтобы схватить кого-либо из них, — терпеливо увещевал он.

— Сэр Хью, внизу один человек просит разрешения увидеться с вами, — прервал Коппис горькие стенания леди Рис, чем заслужил бесконечную благодарность Хью.

— Наверное, это пришли требовать выкуп! — в ужасе воскликнула Изабелла.

— Тебе следует принять успокоительное, — строго заметила Кейт, взглянув на леди Рис и предупреждая сестру, чтобы она держала при себе свои предположения и не тревожила еще больше их компаньонку.

Не будь он женат на самой замечательной женщине в мире, он женился бы на Кейт Элстоун, подумал Хью и малодушно отступил, предоставив Изабеллу и плачущую леди Рис заботам этой здравомыслящей девицы.

Младшая мисс Элстоун была бы разочарована, если бы увидела дородного человека, одетого в ливрею слуги маркиза Пемберли, который был похож на лакея, а вовсе не на похитителя.

— Что вам угодно? — смерив человека долгим, пристальным взглядом, от которого тому стало явно не по себе, спросил Хью.

— Хочу вам сказать, что я знаю про мистера Шоу и его леди.

— За какую цену?

— Хозяин платит мне достаточно, так что больше не надо.

— Как благородно с вашей стороны!

— Ну, я не всегда был лакеем, — сказал человек, — пытаясь поймать мрачный, недоверчивый взгляд джентльмена с таким видом, как будто его душа не была отягощена никакими дурными делами.

— Вы меня удивляете — хотите сказать, вы из ищеек с Боу-стрит?

— Был, до того как занялся частной работой, — мне всегда лучше работалось в одиночку.

— Не сомневаюсь. А ваше имя?

Незнакомец снова замялся, как будто ему тяжело было называть себя.

— Чарли Ходж.

— Я что-то слышал о вас.

— Вы не могли слышать ничего дурного, потому что ничего такого не было.

— Возможно, потому, что вас еще не вывели на чистую воду.