Волчья лощина - Лорен Уолк

Папа тяжело опустился на стул, придвинулся к столу, пригладил волосы:

— Обследование только-только началось. Пока мало что известно. Хуже всего с плечом. Бетти ввели противостолбнячную сыворотку. Боятся инфекции. Бетти лихорадит, её отогревают. Сделали переливание крови.

Мама перевела дух:

— А кости целы?

Папа качнул головой:

— Целы, как ни странно. А вот на правой ноге началась гангрена. Бетти, когда падала, запуталась в своём пончо, и нога оказалась вывернута и стиснута. Бетти пыталась её высвободить, да тут затрещала ткань плаща. Порвись плащ — Бетти рухнула бы на самое дно. Она это сообразила и уж больше не шевелилась. Врачи считают, она легко отделается. В худшем случае потеряет один палец. Но пока рано делать выводы.

Меня затошнило.

— Значит, папа, Бетти в сознании? Может говорить?

— Да, понемногу. — Папа отвёл глаза. — Говорит она про Тоби. Утверждает, что это Тоби её в колодец сбросил.

— Но…

— Не перебивай, Аннабель. Я только передаю то, что сказала Бетти. Нет смысла со мной спорить.

— Но ведь она лжёт!

— Дай отцу договорить, Аннабель.

— Бетти заявила, что вчера утром, ещё до того, как дождь разошёлся не на шутку, Тоби выследил её в Коббовой пади. Что поймал её. Что некоторое время держал в коптильне.

Тоби понурился, обе руки сползли на колени. Бедный! Понятно, о чём он думает! Внезапно я со всей отчётливостью увидела свои парикмахерские огрехи. Вон длинная прядь у Тоби на темечке осталась. И вообще волосы будто не стрижены, а щипаны клочьями.

— Бетти говорит, Тоби злился, что она всем рассказала, как он швырнул камнем в Руфь и проволоку на тропе натянул. Что в коптильне он собрал свои пожитки, а её, Бетти, потащил в лес и спихнул в колодец. Без единого слова.

— И подался в бега, — подсказала мама.

— Да, и подался в бега.

Подтвердились мои худшие опасения. Как теперь Тоби докажет, что ничего такого не делал? Ясно же: миссис Гриббл в эту самую минуту обзванивает всех абонентов в алфавитном порядке — и в каждый дом по щупальцу телефонного осьминога вползает сплетня.

К полуночи Тоби превратится в убийцу, в настоящее чудовище, а Бетти — в несчастную жертву. Нас четверых захлестнула тишина. Мама нашарила хлебную крошку и возила ею по столешнице, будто карту читала.

— Ещё раз, Джордан, позвольте выразить вам безмерную благодарность, — заговорил папа. — Побудете с нами ещё? Или вас подбросить до машины? Где ваша машина, Джордан? Ох, да ведь мы яблок обещали! Я сейчас…

— Джон, — перебила мама.

Папа осёкся:

— Что?

Мама переводила взгляд с папы на Тоби и обратно.

— Нет у него никакой машины, Джон.

Мама чуть улыбнулась папе. Улыбка была грустная. Облегчение от новостей из больницы слишком скоро запахло бедой.

— Откуда ты знаешь, Сара? — спросил папа. Мама обернулась к Тоби:

— Снимите перчатку, Джордан.

Два дня я прожила, сдерживая выдох, — и вот словно бы сдулась.

— Сара, что это тебе взбрело?

Папа так смутился — хоть плачь над ним, хоть смейся. Тоби расправил плечи. Положил руки на столешницу. Голой правой рукой принялся стягивать перчатку. Шрамы на левой кисти были неопровержимы, как отпечатки пальцев.

— Джордан? — Папа весь подался к Тоби.

— Вымышленное имя, — произнесла мама.

— Нет, не вымышленное, — возразил Тоби. — Я Тобайес Джордан, плотник из Мэриленда. И ни в какой колодец я никого не спихивал.

Тут бы мне смолчать. Молчанием от всего откреститься. Никто ведь не знал, что я привела Тоби. Одет он был как типичный фермер. Папа своих вещей нескоро бы хватился. Я бы успела вымыть и вернуть в кладовку и ведро, и банки, спрятать фотоаппарат, подкинуть в мамину корзинку ножницы. Тоби меня бы не выдал. Сказал бы, что одежду с бельевой верёвки стащил, постригся без посторонней помощи и в амбар проник самовольно.

— Тоби в бега не подавался, — объявила я. — Это я его уговорила, чтоб со мной пошёл. Он и не думал прятаться. Это я его на сеновал затащила. Я его постригла. Я для него одежду взяла. У папы. Если б не я, он бы сам ничего этого не сделал.

Мама, даром что сама же рассекретила Тоби, от таких признаний глаза вытаращила. Папа ни словечка вымолвить не мог.

— Аннабель пыталась мне помочь, — подал голос Тоби. — Не надо на неё сердиться.

— Надо, — возразила мама. — Да я не могу. Пока. Вот очухаюсь — может, тогда…

— Не верится, что вы — Тоби, — выдохнул папа. — Вы теперь совсем… другой.

— Нет, папа, на самом деле Тоби — прежний.

— А я говорю — другой.

— Я и правда другой, — сказал Тоби. — Но только с виду. Бетти на меня клевещет. Я ничего такого не делал. — Тоби поднялся из-за стола. — Пойду-ка я подобру-поздорову, а то со мной греха не оберётесь.

Не успела я его остановить, как мама скомандовала:

— Садитесь, Тоби. Погодите. Я сейчас соображу. Минуту мне дайте. Ох, вот беда так беда. Как там Коулмен говорил? Сам чёрт ногу сломит. Оно и есть. — Мама заправила за ухо прядь волос. — И вообще, я пирог испекла, зря, что ли? Чему быть — нам неведомо, а пирога мы всё-таки поедим.

Мама поднялась, стала резать пирог. Оказывается, она и сливки взбила заранее — будто на Рождество.

— Подождите, не ешьте. Я ещё кофе сварю.

Мы послушались. Ждали, облизывались на пирог. Потому что мама говорила своим особым, не терпящим возражений тоном. Если б я этот тон не усвоила, не применила его к Тоби, мы четверо сейчас бы в кухне не сидели.

Мне мама дала молока, папе и Тоби налила кофе. Снова распорядилась:

— Ну, приступайте. Пирог сам себя не съест. Тоби не ел — смаковал. Мы давным-давно управились, а он всё растягивал удовольствие. Мы тарелки отодвинули, глядели на Тоби, словно на жирафа или на марсианина. Даже мне не верилось: вот он, тот самый Тоби, из которого слóва было не вытянуть, который ни зимой ни летом плаща со шляпой не снимал, сидит с нами в кухне, наслаждается пирогом.

— Никак не разберусь, — не выдержал папа (Тоби как раз отправил в рот последнюю крошку и держал её на языке, прикрыв глаза). — Не пойму, как вы спрятались буквально у нас под носом? Аннабель словно чары наложила. Констебль со вчерашнего дня в поисках, а вы тут…

Тоби пожал плечами:

— Пока дождь ещё не слишком разошёлся, я рыбачил. В ручье. Потом к Тёрнеру пошёл, улов на вяленое мясо менять. Пообсох у него в сарае. Дома оказался уже в сумерках…

— А констебль Олеска ещё раньше в коптильне побывал. Он ушёл к тому времени, как Тоби вернулся, — вставила я.