Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Жюль Верн
Шрифт:
Интервал:
Как бы то ни было, мне нечего прибавить к сказанному. Насчет дисциплины ничего нельзя сказать. По моему мнению, она даже слишком строга. Часовые стоят на своих постах и сменяются регулярно. Военная выправка превосходна и даже, возможно, чересчур.
Конвой разделяется на три группы, которые держатся в стороне друг от друга. Первую составляют двадцать суданских стрелков. В свободные от караула часы они не расстаются и, странная вещь среди черных, почти не разговаривают. Они либо съедают свою стряпню в молчании, либо спят. Их не слышно. Они повинуются мановению пальца или глаза своих сержантов, которых, по-видимому, очень боятся. В общем создается впечатление, что эти двадцать негров очень печальны и их гнетет страх.
Во второй группе два сержанта. Эти разговаривают, но только между собой и всегда вполголоса. Несмотря на мои репортерские уши, я ни разу не мог подхватить из их разговора ничего, кроме незначительных слов.
Последнюю группу составляет сам лейтенант Лакур.
Лейтенант Лакур — человек маленького роста, и кажется мне несговорчивым субъектом. У него бледно-голубые глаза, цвета стали, как говорится, отнюдь не выражающие всеобъемлющей благожелательности; он молчалив и нелюдим. После полудня он выходит из своей палатки только два раза с единственной целью проверить людей. Эта операция всегда происходит одинаково. Заметив командира, стрелки поднимаются и выстраиваются в ряд. Лейтенант, прямой, как кол, проходит перед ними, а его ледяной взгляд обегает их с головы до ног, потом он уходит к себе, не сказав никому ни слова. Если даже все повернется к лучшему, я осмеливаюсь сказать, что этот элегантный офицер не будет приятным компаньоном.
Весь день я не вижу мадемуазель Морна. Не видно и Чумуки, и потому моя статья все еще лежит у меня в кармане.
15 февраля. Утром я не замечаю приготовлений к отправке. От Тонгане я узнаю, что мы не двинемся весь день. После вчерашнего отдыха эта остановка кажется мне странной.
Случай сталкивает меня с лейтенантом Лакуром, все таким же прямым и непогрешимо изящным. Я спрашиваю его о причине задержки.
— Приказ господина Барсака, — лаконически отвечает он.
Три слова, военный поклон и поворот на пятках. Лейтенант Лакур не из тех, кого называют блестящими собеседниками.
Почему так поступил начальник экспедиции? Уж не отказывается ли он продолжать путешествие с конвоем, уменьшенным в пять раз? Это меня интригует. Но это меня также и беспокоит, потому что такое решение может положить конец репортажу, который как раз начинает становиться сенсационным.
Около десяти часов я замечаю Барсака. Он прогуливается большими шагами, руки за спину, глаза в землю, и кажется не в добром настроении. Момент, по-видимому, не очень хорошо выбран, чтобы спрашивать, каковы его проекты. Но это меня не останавливает, и я решаюсь получить интервью.
Барсак не сердится. Он останавливается, молча смотрит некоторое время. Наконец, говорит:
— Несколько дней назад, господин Флоранс, вы предлагали мне тот же вопрос. Я вам не ответил. Я вам скажу сегодня, что и сам не знаю, какой ответ вам дать.
— Значит, вы не приняли еще никаких решений, господин депутат?
— Никаких. Я раздумываю, я нащупываю почву, взвешиваю все «за» и «против»… — Новое молчание, потом внезапно: — Но почему бы нам не рассмотреть вопрос вместе? Вы человек практичный, полный здравого смысла. (Спасибо, господин Барсак!) Вы мне дадите совет.
Я кланяюсь.
— К вашим услугам, господин депутат.
— Рассмотрим сначала, — продолжает Барсак, — благоразумно ли продолжать это путешествие, иначе говоря, возможно ли оно?
Я подсказываю:
— Быть может, стоит сначала рассмотреть, полезно ли оно?
— Его польза несомненна со всех точек зрения, — возражает Барсак.
Я удивлен. Однако Барсак продолжает:
— Задача такова: можем ли мы совершить это путешествие? Еще вчера я не поставил бы этот вопрос, так как вчера наш путь не был отмечен никаким серьезным происшествием. Это и ваше мнение, не так ли?
— Конечно.
— Первое, действительно важное происшествие, это неожиданная смена конвоя и его уменьшение до двадцати человек. Могут ли двадцать человек обеспечить нашу безопасность посреди этого негритянского населения, вот вопрос.
— Если его так ставить, — говорю я, — то можно дать только утвердительный ответ. Мне кажется, что двадцать человек вполне достаточно, если мы не столкнемся с враждебностью негров. Другие исследователи совершали более долгие путешествия с меньшим конвоем и даже совсем без конвоя. Но…
— Я знаю, что вы хотите сказать, — перебивает Барсак. — Вы будете говорить о таинственном незнакомце, который, кажется, не желает видеть нас в этой стране. Я не скрывал своего мнения на этот счет, и все меня одобрили. С тех пор не случилось ничего нового, значит, по-моему, бесполезно к этому возвращаться.
Я спорю.
— Извините, господин депутат, но мне, напротив, кажется, что случилось новое.
— Ба! — говорит удивленный Барсак. — Тогда это новое от меня скрыли. Объяснитесь!
При поставленном в упор вопросе я чувствую, что затрудняюсь. Мои наблюдения казались мне такими значительными, а их следствия я считал так хорошо выведенными, когда сам рассматривал их одно за другим. Но когда мне пришлось говорить о них полным голосом, они показались мне еще более незначительными и спорными, чем когда я писал о них в книжке. Однако раз уж я глупо влез в эту кашу, то мой долг, во всяком случае, высказаться до конца.
И я высказываюсь. Я сообщаю Барсаку мои наблюдения над нашим конвоем и его командиром и в заключение боязливо выражаю предположение, что если эти люди — не настоящие солдаты, то они могут быть на службе у нашего неведомого врага, которого мы до сих пор не считали опасным.
Слушая эти неправдоподобные вещи, Барсак хохочет.
— Это из романа! — восклицает он. — У вас блестящее воображение, господин Флоранс. Оно вам пригодится, когда вы вздумаете писать для сцены. Но я вам советую не доверяться ему в действительной жизни.
— Все-таки… — говорю я, задетый.
— Тут нет «все-таки». Тут факты. Подписанный, приказ прежде всего.
— Он может быть фальшивым.
— Нет, — возражает господин Барсак, — ведь капитан Марсеней нашел его действительным и повиновался без колебаний.
— Он мог быть украден…
— Опять роман! Как, скажите пожалуйста, могли заменить настоящий конвой? При этом предположении надо было иметь наготове отряд, достаточно многочисленный, чтобы, во-первых, уничтожить настоящих солдат вплоть до последнего человека, вы понимаете — вплоть до последнего! — и, во-вторых, чтобы, захватив приказ, заменить настоящих солдат фальшивым отрядом, абсолютно тождественным, и это в то время, когда никто не мог знать ни о составе нового конвоя, ни даже о том, что этот конвой будет послан полковником Сент-Обаном. Никто из людей лейтенанта Лакура не ранен, значит, этому отряду следовало быть очень многочисленным, так как настоящие солдаты не позволили бы истребить себя, не защищаясь. И вы хотите, чтобы присутствие такой значительной шайки не было замечено, чтобы слухи о битве не дошли до нас, тогда как новости в зарослях распространяются от деревни к деревне с быстротой телеграммы. Вот с какими невозможными вещами сталкиваешься, когда даешь волю воображению!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!