"Сапер ошибается один раз". Войска переднего края - Артем Драбкин

Нас перебросили на 3-й Белорусский фронт к Черняховскому в Восточную Пруссию. Мы попали под Тильзит, наши войска уже форсировали Неман, мы следом за ними и пошли на Кенигсберг. Мы не участвовали в городских боях, наша часть наступала чуть левее от города, он оставался от нас по правую руку. Мы видели огромные доты, охранявшие Кенигсберг, но вот взрывать их не приходилось. Нам тогда сильно помогали минометчики, крепко нас прикрывали и ротные, и батальонные, и полковые минометы. Наша артиллерия к тому моменту была очень сильная, и очень много в этой операции сделала авиация. Особенно отличились «ильюшины», они летали звено за звеном на немецкие позиции. Эти штурмовики немцы называли «черной смертью», и они действительно очень многое сделали для нас, прямо по вражеским траншеям лазили.

Немцы под Кенигсбергом упорно сражались, это был их последний оплот. Но все равно мы прорвались, только правее нас коса, уходящая в море, осталась, мы на нее не стали наступать, не было смысла людей в наступлении гробить. Немцы, остававшиеся на косе, только в День Победы выбросили белый флаг и капитулировали. В этот день к нам в час ночи пришел то ли командир батальона, то ли дежурный по части и говорит: «Хлопцы, война закончилась!» О-о-о, что там началось, сколько стрельбы было, сколько радости! Днем майор Орешкин накрыл стол, целый день праздновали, вот только оружие у нас отобрали, чтобы никто по пьянке не натворил дел. Но все прошло благополучно. Патронов выстрелили много, думаю, все, у кого сколько было, выпустили в воздух. За такое дело нас не ругали, некому было, потому что на передовую начальник по тылу не приходил, это человек от нас далекий. В батальоне главное начальство командиры рот и батальона, а они вместе с нами веселились.

— Партизаны в деревню в период оккупации не приходили?

— Заходили, конечно, целыми отрядами. Один раз большая группа пришла, человек 300 — там немцы куда-то передвигались, и эти партизаны проходили через нашу деревню, недалеко бой давали немцам. У нас вообще партизан в округе было много, вся Смоленская область партизанами наводнена была, как и Белоруссия.

— Мирных жителей немцы не расстреливали?

— У нас такого не было, а вот в соседней деревне расстреливали и вешали в основном за помощь партизанам, если кого подозревали.

— Как бы вы оценили преподавателей в запасном полку?

— Там были хорошие преподаватели, хотя все в основном на фронте и не были, только учили и отправляли пополнения. Был у нас, однако, старшина Бурлаков, человек очень гадкий, не дай бог. Кормили плохо, а мы поехали как-то на машине в Вязьму за продуктами. Возвращаемся, кушать охота, так я в мешке пробил дырку и крупы набрал в сумочку. В части стали кашу варить, а тут построение, Бурлаков нас заприметил. Так он меня заставил два раза перед строем по-пластунски ползти и двум солдатам велел перед строем меня протянуть туда и обратно. Сам он нигде не был, гад, всю войну в тылу отсиживался, такой шкуродер был. Курсанты в большинстве своем 1926 года были, не связывались с ним. Мало кто был из госпиталей, раньше служил в пехоте, а теперь в саперы попал.

— Плохо кормили в учебке?

— Очень плохо. Мы даже рвали щавель, чтобы хоть как-то поесть, хлеба давали 600 граммов, очень сырого, его сразу съедали. Когда попали в действующую армию, тогда откормились.

— Не было ли несчастных случаев при разминировании на учебе?

— Пока я учился, все было в порядке. Очень строго к этому относились, офицеры вообще занятия очень строго вели. Дисциплина была сильная, каждый боялся что-то не так сделать. Тогда особо не церемонились, за любой проступок на фронте могли сразу расстрелять. Кстати, когда мы в Литве наступали, два молодых парня изнасиловали литовку. Их перед строем расстреляли, чтобы все остальные видели. А они на фронте с 1941-го были! У нас в войсках вообще женщин не трогали, но бывали и такие случаи, ведь люди все разные служили. Но меня тогда поразило другое — она-то осталась жива! А они прошли больше чем по полвойны, и их расстреляли, запугали сильно людей. Я до сих пор не согласен, пусть бы они искупили вину кровью, но зачем же было жизни лишать?!

— Как осуществлялось сопровождение саперами пехоты в наступлении?

— Самое опасное для сапера — это подрыв дотов, но нам не довелось их уничтожать, на нашем участке доты как-то ни разу не попались, хотя нас и учили их уничтожению. Мы же на своем участке наиболее часто мины разминировали. Тут быстро ничего не получалось, работа опасная, особенно при разминировании противопехотных прыгающих мин. У них усики были с натянутой проволокой, ее зацепишь, мина сразу подпрыгивает и срабатывает в воздухе. Нужно было ложиться сразу, как только услышишь стук, а иначе она подлетает на метр-полтора и всех стоящих поражает.

Но самыми опасными были наши противопехотные мины, потому что у них были деревянные корпуса, что у противотанковых, что и у противопехотных. Миноискатель такие мины не берет, надо только щупом искать, так что наши саперы часто на своих же минах подрывались. Ты щупом землю прощупываешь, а мина маленькая, если только промазал, то обязательно сам на нее залезешь и взорвешься. У немцев все мины были железные, но зато, когда идешь по полю, особенно если трава высокая, очень легко не заметить проволоку и зацепить. Миноискатели нам давали, но мы их использовали редко, обычно действовали щупом.

Вот противотанковые мины было легко искать, они большие. У нас проблемы начались, как появились немецкие неизвлекаемые мины, там было три взрывателя: верхний, боковой и нижний. Ты вроде два верхних обезвредил, мину поднимаешь, а взрыв происходит из-за донного, сапера разносит в клочья. Но мы быстро придумали, как с ними бороться: делали специальные кошки, веревку с крючком бросаешь, цепляешь проволоку, сам в укрытие в 15 метрах, стаскиваешь кошку, взрыв, мина обезврежена. А так в первое время у нас человек 6–7 подорвалось на таких минах.

— Большие потери были среди саперов?

— Нас тогда в пополнении пришло 200 с лишним человек, а когда закончилась война, то в батальоне из нашего пополнения осталось 5 или 6 человек, остальные были ранены или убиты. Правда, больше всего было потерь не от мин, а от стрелкового огня противника.

— Как-то немцы ночью пытались предотвращать разминирование?

— Мы выходили на разминирование в маскхалатах. Немец все время ракеты пускал, если обнаружит нас, то мы сразу замираем, никакого движения, пока он не успокоится. Но бывало и такое, что поубивают и покалечат людей. А в другой раз разминируем все, флажки поставим, и ни одного выстрела. Но самым сложным было не разминирование, а потом поставленные флажки охранять, тут надо внимательным быть. Говорят, что завтра по сигналу ракетой атака, а до этого времени ты должен охранять флажки и глаза не сомкнуть. Обычно мы ждали утра, сначала начиналась артподготовка на 10–15 минут или больше, смотря какое перед нами укрепление, потом ракета, мы сразу поднимались и шли вперед, пехота с нами. Как провели пехоту через все минные заграждения, то мы дальше не идем, а остаемся и миноискателем ищем мины, ведь за пехотой танки пойдут или машины снабжения.