Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

также написал несколько эссе). После произведений Свифта и Уэллса в хит-параде Оруэлла шел вышедший в 1908-м роман Лондона «Железная пята». Это «удивительное предсказание появления фашизма»71 имело большую популярность среди европейских читателей в 1930-х годах. У Оруэлла была склонность третировать книги, которые произвели на него большое впечатление. Роман «Железная пята» он назвал «очень слабой книгой»72, и тем не менее это была книга, которую он никак не мог забыть.

Оруэлл писал, что Джек Лондон был «социалистом с инстинктами пирата и образованием материалиста XIX века»73. Несмотря на то что в 1896-м Лондон вступил в Социалистическую рабочую партию Америки, он был убежденным расистом и империалистом и придерживался взглядов Герберта Спенсера и его теории «выживания сильнейших», а не идей Маркса. Однажды он удивил всех, когда во время партийного собрания прокричал: «В первую очередь я – белый, а потом уже социалист!»74 Автор романов «Зов предков» и «Белый клык» считал себя «одним из ницшеанских блондинов-бестий, похотливо бродящих из одного места в другое и покоряющих мир своим превосходством и силой»75.

Осенью 1905-го он поехал в турне с лекциями о неизбежности социализма и во время выступления в Нью-Йорке заявил богатой аудитории: «Вы неправильно управляли миром, и теперь его у вас отнимут!»76, что вызвало бурную реакцию слушателей. Негативная реакция богатеев, неудачная революция в России и книга Уэллса «Когда Спящий проснется» подтолкнули Лондона на написание кошмара о жестоком подавлении социализма в США.

Большими поклонниками романа «Железная пята» были Юджин Дебс, один из организаторов Социалистической партии Америки, английский лейборист Эньюрин Бивен и даже Троцкий. Впрочем, все они, включая Оруэлла, не считали этот роман образцом высокой литературы. Перефразируя цитату Филипа Ларкина, можно сказать, что чтение этого романа вызывает сначала скуку, а потом страх. В скучной части романа описана жизнь Эрнеста Эвергарда – социалиста и супермена, образ которого, без всякого сомнения, основан на личности самого Лондона, вплоть до цитат из его лекций. Текст «Железной пяты» написан от лица любовницы Эрнеста, Эвис, которая рассказывает о нем как о человеке «с телом гладиатора и духом орла»77 (воистину Лондон любил себя неудержимой любовью). Биограф Лондона Эрл Лейбор писал, что «“Железная пята” – это “1984”, если бы этот роман был написан Элизабет Барретт Браунинг[31]»78.

Если первая часть романа – это лекция, то вторая – кровавая бойня. Когда Эвергард и его социалисты побеждают на выборах в конгресс, капиталистическая Олигархия подкупает или уничтожает профсоюзы, подчиняет себе СМИ, политическую оппозицию и средний класс, собирает войска, использует провокаторов для организации протестов, а действия террористов – для обоснования ограничения демократических прав. Троцкий писал в 1937 году: «Не веришь глазам: ведь это же картина фашизма, его экономики, его государственной техники, его политической психологии!»79 Троцкий высоко ценил стремление Лондона «встряхнуть убаюканных рутиной, заставить их открыть глаза и увидеть то, что есть, и то, что надвигается». Роман резко обрывается – Эвергард убит, Олигархия торжествует и начинает называть себя Железной пятой. Оруэлл считал, что описание Лондоном беспощадности и почти религиозной веры Олигархии в свою правоту «одно из лучших литературных изображений позиции, которую должен занимать правящий класс для того, чтобы выжить»80. Если коротко: «Власть. Не Бог. Не Богатство. Власть».

Сложно сказать, какие бы политические силы поддерживал Лондон, если бы он не умер в 1916 году в возрасте сорока лет. Он мог стать коммунистом, троцкистом, анархистом или нацистом. «В интеллектуальном смысле он знал, что социализм должен означать то, что слабые унаследуют землю, но его темперамент подсказывал совсем другие выводы»81. По крайней мере, писал Оруэлл, Лондон никогда бы не стал недооценивать Гитлера. Благодаря «брутальным чертам своего характера»82 и «пониманию примитивного»83 Лондон «представлял происходящее гораздо лучше, чем те, кто знал больше него и размышлял логично», как, например, Уэллс. Глубокое понимание власти и силы могло зародиться только в человеке, который сохранил связь с «белокурой бестией». Оруэлл писал: «Можно сказать, что он бы смог понять фашизм, потому что в его характере присутствовали фашистские черты». Вполне возможно, что и сам Оруэлл не смог бы представить себе министерство любви, если бы и у него не было в душе определенной жестокости.

«Железная пята», возможно, повлияла на изображение в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» иерархии олигархов и пролов, а также на метафору наступающего на человеческое лицо сапога84. Впервые эта метафора появилась в эссе «Лев и единорог: социализм и английский гений». В романе метафора сапога используется почти двадцать раз. Впрочем, самое сильное влияние Лондон оказал на структуру романа Оруэлла. В «Путешествиях Гулливера» и «Взгляде назад» есть предисловие, написанное выдуманным редактором, отчего романы читаются как воспоминания, но Лондон пошел в этом смысле еще дальше. Рассказ Эвис подан как «рукопись Эвергарда», найденная историком в XXVII веке, в эру социалистической утопии и Братства Людей. Нашедший рукопись историк Энтони Мередит пишет, что этот текст является «предупреждением людям, создающим необдуманные политические теории и с уверенностью говорящим об общественном прогрессе»85. Эти сноски в структуре романа дают возможность «воткнуть» политический контекст в повествование, а также говорят о том, что спустя три столетия диктатуру Железной пяты свергли и на земле воцарилось Братство Людей. Этот прием делает роман более оптимистичным, то есть получается, что конец романа – это не совсем конец.

И вот теперь мы подошли к вопросу, который я называю «теорией послесловия».

Последним словом в романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» является не слово «Конец». В последнем предложении послесловия под названием «О новоязе» говорится о 2050 годе. Это приложение написано языком XX века и, что любопытно, в прошедшем времени. Возникают вопросы: кто написал это послесловие и для кого?

Существуют два возможных ответа на эти вопросы. Первое: автор просто запутался и допустил ошибку. Он мог бы вставить анализ новояза в книгу Голдстейна. Второе объяснение: история Уинстона Смита является частью другого романа неизвестного автора, что объясняет одну ссылку в первой главе, направляющую читателя к послесловию.

Следовательно, получается, что все факты отражены правильно, английский язык в 2050 году не исчез, а ангсоц не оказался «вечным». Видимо, Уинстон был неправ, когда писал, что «Дневник превратят в пепел, а его – в пыль»86, поскольку автор в послесловии знает, как все оно в конце концов вышло. Можно сказать, что в послесловии о новоязе, написанном в бесстрастном стиле эссеистики, содержится своего рода хеппи-энд, проблеск света в конце тоннеля. Уинстон не видит возможности изменений к лучшему