Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Артур Мерлин

влажные глаза говорят сами за себя и незачем говорить что-либо еще словами. Да и весь день, который я провела с Мигелем говорил ему о моей покорности…

— Ты должна просить сама, — повторил свои вчерашние слова Мигель. — Это условие. Если ты хочешь, то ты попросишь. А если нет — то можешь вставать и уходить.

Я представила себе на секунду, как встаю и ухожу. Как бреду по жаркой улице среди людей — в позорном платье, без трусов, мокрая между ног…

— Прошу тебя, — сказала я срывающимся голосом. — Возьми меня.

— Встань на колени, — приказал Мигель, и я встала на колени, прекрасно осознавая что я делаю и что означает эта поза.

— Теперь повтори все это на коленях, — сказал мужчина, и я повторила.

После этого наступили минуты блаженства. Он владел мной. Я металась под ним, билась в оргазмах как сумасшедшая. Я была счастлива в те минуты.

— Мне нужно подмыться, — сказала я, когда все закончилось.

— Нет, — возразил Мигель. — Ты поедешь домой так. Ты будешь ощущать запах. Свой и мой. И ни на минуту не забудешь о том, что с тобой было…

Обратно меня вновь вез молчаливый Санчес. Только теперь я еще боялась, что он почувствует запах от меня, и это придавало мне еще больше робости перед ним.

Так продолжалось десять дней. Я словно горела в адском пламени… Мигель приезжал за мной, либо я сама садилась в машину и ехала к нему. Теперь я втянулась, и меня уже ничто не смущало.

Кроме некоторых вещей, при которых мне все приходилось переступать через себя каждый раз.

На десятый день, я как всегда вышла из дома и увидела красную машину Мигеля. Я бросилась к ней, но едва только распахнула дверцу, как увидела, что на водительском месте сидит араб Санчес.

— А где синьор Мигель? — спросила я растерянно. Я не ожидала такого. Тем более, что я как-то всегда опасалась этого юного араба. Не то, чтобы он был мне неприятен, нет. Он был красивый юноша. Но его вечная молчаливость… Как будто он все время что-то обдумывает…

— Он прислал меня, — сказал араб, сверля меня своими черными глазами.

— Вы повезете меня к нему?

— Да, — кивнул Санчес. — Садитесь.

Едва только мы отъехали от дома, как он вдруг, не поворачивая головы сказал:

— На вас надеты трусики?

«Как он смеет», — подумала я, возмутившись. Но тут же поняла, что если он спрашивает об этом у меня, значит он кое-что знает о привычках своего хозяина и его требованиях. А знать это он мог только от него самого… Не от меня же…

— Надеты, — сказала я спокойно, глядя в окно. На самом деле, в тот день я, встав с постели, машинально натянула их, а потом, собираясь к Мигелю, просто забыла снять.

— Снимите их, — сказал вдруг араб. Голос его прозвучал резко и твердо, совсем так же, как у самого Мигеля.

— Что вы сказали? — сначала не поверила я своим ушам.

— Я сказал, чтобы вы их немедленно сняли, — повторил Санчес.

Буря разыгралась у меня внутри. Возмущение, обида на Мигеля за то, что он рассказывает обо мне и о наших играх своему слуге… Чего только я не почувствовала в ту минуту.

Еще больше буря разыгралась, когда я поняла, что не могу противиться, и смирилась…

Медленно, как будто это были не мои руки, и не мое тело, я подняла платье и, чуть привстав, стянула с себя трусики. Подержав их несколько секунд в руках и не зная, что с ними делать дальше, я уронила их на пол машины.

Я вела себя так, словно это была и не я. Краем глаза я видела, как араб наблюдал за мной. Ты думаешь — это легко? Легко замужней даме из приличного общества перед молодым арабом-слугой задирать платье и снимать трусы?

Больше он ничего не сказал до тех пор, пока мы не приехали к уже знакомому дому.

В тот день Мигель «открыл» меня сзади… Это было ужасно. Он поставил меня на четвереньки, как страуса. Я опустила голову на ковер и легла щекой на него, подложив руки, а зад должна была поднять и выпятить как можно выше и дальше…

— Ты там еще девственница? — спросил он меня, возвышаясь позади.

— Да, — ответила я, дрожа всем телом в предчувствии натиска.

— Тогда тебе придется сначала нелегко, — сказал он и засмеялся.

— Не надо, пожалуйста, — вымолвила я жалобно.

— Потом тебе понравится, — хихикнул он и вдруг ковырнул у меня там пальцем. Я сразу испытала боль и неловкость от всего этого, но не посмела пошевелиться.

— Ты должна будешь к этому привыкнуть, — добавил мужчина. — Потому что мне очень нравится любить прекрасных дам таким образом.

После этого он овладел мной, и для меня это было мучительно. Я стонала, почти кричала и задыхалась. Ноги мои, широко расставленные, разъезжались по ковру.

Но потом, уже в самом конце, боль стала отступать и на меня накатило блаженство. Я кончила в первый же раз…

Мигель оставил меня стоять в том положении, на четвереньках, и смотрел, как я кончаю и не могу совладать с собой. Я трясла задом, подвывала от страсти, глаза мои закатились.

А он смотрел на меня с одобрительно-снисходительной улыбкой. Когда я наконец успокоилась, он сказал довольно:

— Вот видишь, я и на этот раз был прав. Подожди немного, и при некоторой тренировке ты так к этому пристрастишься, что тебе только это и будет надо. Только такой способ будет приносить тебе настоящее удовлетворение.

— Но я не хочу привыкать, — ответила я. — Я боюсь пристраститься.

Но Мигель только засмеялся.

Еще пару дней он имел меня только таким способом, и в конце концов я действительно стала привыкать. Теперь он требовал, чтобы я просила его и об этом. Сначала мне приходилось делать над собой усилие, но потом…

— Возьми меня, — бормотала я, стоя в этой унизительной позе перед ним.

— Попроси как следует, — говорил Мигель, стоя сзади и рассматривая подставленную ему задницу.

Я просила вновь, и чувствовала, как попка моя похотливо подрагивает перед ним. Мне было стыдно, но я не могла ничего с собой поделать…

— Скажи мне, куда ты хочешь, чтобы я тебя взял. В какое место, — говорил усмехаясь Мигель.

— Возьми меня сзади, — покорно просила я, и наконец после долгих моих просьб он брал меня так. И каждый раз я стояла на четвереньках и ждала, и просила. Я уже почти привыкла ко всему этому. Хотя и сейчас скажу, что это было очень тяжело. Стоять вот