Античный мир «Игры престолов» - Айеле Лушкау

Ранние христиане столкнулись именно с этими важными проблемами. Они отказывались признавать римских богов (и римского императора в их числе) как силы, которые нужно умилостивить и держаться на их стороне. Они также собирались в местах частного пользования, мужчины вместе с женщинами, и делали различного рода вещи, о которых страшно было говорить, например, ели плоть своего бога, – по крайней мере, так это выглядело для среднего римлянина, который в большинстве случаев воспринимал мир таким, каким привык его видеть. По мере развития и распространения христианства росла и римская антипатия: подозреваемые стали предметом жестоких гонений, особенно после того, как император понял, что христиане могут стать удобной мишенью для популистских страхов и агрессии. Ситуация улучшилась, когда произошло два изменения: во-первых, когда большая часть сенаторской элиты приняла христианство, таким образом добавив политический вес и голос, и во-вторых, когда император Константин принял христианство и сделал его государственной религией. Победа Станниса, скорее всего, привела бы к подобной участи Вестерос, и Красный бог сместил бы веру в Семерых, как и интервенция Ланнистеров могла бы привлечь больше церковных воителей. Но религиозная история Вестероса показывает, что, как и в Риме, старое и новое могут сосуществовать, хоть и не без напряженности. Если религия играет важную роль в развитии и потенциальном разрешении проблем в Вестеросе – что наиболее важно на данной стадии – тогда именно женская принадлежность того или иного рода, магического или политического, будет инструментом определения того, каким будет исход.

Несмотря на свое влияние, Серсея Ланнистер не единственная модель женского политического поведения в Вестеросе. Хотя молодые женщины вроде Сансы и Маргери желают подражать ей – конечно же, чтобы стать ею, – их взгляд на женственность ограничен важными положениями. В значительной мере, их власть ограничена так, что ее едва ли можно официально проявить. Это не значит, что они готовы смириться с традиционным взглядом на роль женщины: несмотря на тот факт, что Серсея, Кейтилин Старк, Санса или Маргери соответствуют ожиданиям общества, включая мужчин в их жизни, их роли едва ли аполитичны. Они служат хранительницами своих мужей, как регенты и стюарды в их отсутствие, и имеют всеобъемлющее влияние на то, что происходит при дворе. Кейтилин даже отправляется послом своего сына к Ренли и сообщает о его смерти, но даже она смирилась с тем, что ей придется бесконечно ждать в тылу, пока мужчины и те немногие женщины, которые осмелились оправдать ожидания, сражаются.

Пьер-Жюль Кавелье. Корнелия, мать Гракхов, 1861. Париж, Лувр

Портрет Юлии Домны, ок. 200. Мюнхен, Глипотека

В этом они походят на великих благородных дам республиканского и имперского Рима, которые, хотя их власть может быть обозначена как «слабая», далеко не были ограждены от государственных дел. Например, Корнелия, дочь великого Сципиона Африканского, который спас Рим от Ганнибала, вырастила двоих сыновей. Оба стали радикальными политиками и посвятили себя борьбе против растущего неравенства, следовавшего за быстрым становлением Рима как империи. Оба погибли за свои политические убеждения, и своим взглядам на мир оба во многом обязаны материнскому воспитанию: она выбирала им учителей, рассказывала о греческих идеях демократии и оставалась объектом восхищения римлян еще долго после смерти ее сыновей. Ее внучка Фульвия тем временем была замужем за тремя мужчинами, обладавшими схожими политическими взглядами, включая молодого Марка Антония. Жена Цицерона Теренция контролировала семейный бюджет, тогда как Гортензия, дочь знаменитого оратора, представляла интересы женщин в сенате. Когда республика сменилась самодержавием Цезарей, женщины императорской семьи потворствовали лучшим из них. Говорили, что жена Августа Ливия отравила своих приемных сыновей и всех прочих соперников, чтобы обеспечить трон своему сыну. Агриппина Младшая, мать императора Нерона, достаточно долго охраняла жизнь своего сына, чтобы он унаследовал власть, а затем давала советы юному императору. Первыми признаками его безумия были повторяющиеся попытки, в итоге завершившиеся успехом, организовать ее убийство. Намного позже императрица Юлия Домна завладела достаточной властью, чтобы ее обвинили в измене и прелюбодеянии, хотя ни одно из обвинений не имело оснований. Она совершила объезд военных лагерей со своим мужем-императором, а затем выступала в качестве посредника между своими враждующими сыновьями. Всех этих женщин объединяла решимость оставить след, быть частью мира и общества, в котором они жили. Они не могли делать это в открытую, как их мужчины или экзотические колдуньи, но тем не менее совершали это в рамках своего положения в обществе.

Вестерос, кажется, сталкивается не только с жестокой гражданской войной, но также с серьезным кризисом героизма. Джейме Ланнистер и другие молодые мужчины, похожие на него, борются с разницей между поколениями: не такие героичные, как их отцы и герои прошлого, и не могут преобразовать свой опыт на рыцарских турнирах в воинскую славу. Женщины Вестероса тем временем оказываются в тисках не только ужасов гражданской войны, но также половой принадлежности и мужчин, которые ожидают от них выполнения женских обязанностей, а не присутствия в тронных залах. Та, кто попытается это сделать, может подвергнуться позору, как Серсея, осмеянию, как Бриенна, или найти удачу где-то еще, как Дейенерис. В этой странной ситуации надежда, кажется, должна прийти оттуда, откуда не ждали, – извне (опять же как Дейенерис или Мелисандра) или от тех мужчин, которые не кажутся способными на героические поступки.

Если посмотреть на героев Трои и других эпических историй в разрезе, можно заметить довольно широкий диапазон возраста и таланта. Кто-то стар, кто-то молод. У некоторых на щеках еще цветет юношеский румянец, в то время как на лицах других – шрамы и раны. Почти все они отважные воины, но некоторые преуспели в ближнем бою, в то время как другие лучше чувствуют себя с копьем или луком, а третьи изрекают умные мысли и советы. Это разнообразие особенностей часто раскрывается на героических спортивных состязаниях, устроенных, чтобы почтить память павших товарищей. Но из всех древних эпических воинов один выделяется тем, что уродлив и невзрачен, – кривоногий и хромой Терсит. Он появляется лишь однажды – в «Илиаде», когда произносит речь, в которой порицает Агамемнона и прочих греческих предводителей, и его одергивает Одиссей, пообещав изгнать нагим из лагеря греков, если снова услышит такие слова. Терсит должен был быть примером обычного солдата, который пришел в Трою по приказу короля и теперь, спустя девять долгих лет, начинает томиться в ожидании возвращения домой или победы. Его выделили среди массы солдат (некоторые из которых также получили отповедь Одиссея, но не столь ядовитую и позорную, как Терсит), назвав имя. Он также самый уродливый человек, когда-либо ступавший на землю Трои: не только косоглазый и хромой, но к тому же горбатый, с редким пушком на заостренной голове, и, кажется, не способен держать рот на замке, постоянно понося и осуждая предволителей, чтобы вызвать смех товарищей. Его неповиновение быстро и резко пресекается, и очевидно, что Одиссей позволяет себе сделать это, потому что Терсит выглядит абсолютно немощным существом, слабым в военном деле и низкого происхождения. Все сказанное делает его неподходящим для эпического представления, и он присутствует лишь для того, чтобы получить заслуженный урок.