Двойное дыхание - Татьяна Соломатина

– Да, весьма хорош собой! – вставила Светка.

– Ты на мужика этого глаз свой этот самый не клади! Так, на чём я остановилась?

– Ты сказала, что я красивее и что Вадим Георгиевич будет пользовать нашего младенца, – спокойно сказал Женька, намеренно включив своё обаяние на полную мощность.

– Каков наглец, а? Я вам говорила! – счастливо рассмеялась Маша.

– Чем таким ты её купил, интерн несчастный? Ведь она штучка дорогостоящая, – пробурчал Виталик. – А давайте выпьем за знакомство!

– Подожди. Я ещё не всё и не про всех рассказала. Имей терпение.

– Я уж давным-давно так заимел своё терпение…

– Что волосы на ладошках выросли? – поинтересовалась Светка.

– Выросли и выпали уже! – ничуть не смутившись, продолжил тему Виталик.

– Это ещё не повод насиловать чужое терпение, – бросила ему Маша. – Тем более – лысыми ладонями. Наливай, Виталик, не отвлекайся. Так вот, Женя, не смотри, что Вадим Георгиевич красив, он ещё и умён. Так бывает. Он любит Свету, Света любит его, Светин муж любит себя, вот так вот они все и живут в любви и почти согласии…

– Машка – жопа! – беззлобно вставил Вадим.

– А я люблю тебя, – проворчал Виталик.

Маша только отмахнулась. Атмосфера между тем была самая что ни на есть развесёлая, совсем не напряжённая, как можно было предположить, учитывая anamnesis vitae[66]присутствующих.

– Рядом с Вадимом сидит Людмила Николаевна Лось. Люда. Она – легендарная личность, не смотри, что молода и красива, а по совместительству – старшая акушерка отделения обсервации, жуткий сноб, нахалка и самодур.

– Самодура! – вставила Людмила Николаевна, весьма эффектная женщина с несколько высокомерным выражением лица.

Впрочем, подобную иллюзию рождало скорее своеобразное сочетание черт, нежели истинный характер. Пухлые губы, задранный нос, презрительный (от близорукости) прищур глаз.

– Да! Но зато у неё золотые руки и доброе сердце. Первое позволяет ей обдирать родственников и даже врача как липку, а второе – она тщательно скрывает от мира людей за первым, демонстрируя при свете дня показушно-саркастическую наивность Маленького Принца. Но как только сумерки – предвестники ночи – стирают грань между её истинной близорукостью и людской проницательностью, она щедро дарит своё сердце бездомным свекровям, собакам и друзьям и, вооружившись шваброй великодушия, прибирает, как может, их засранные по жерла вулканов планетки.

– И в этом мы с Марией Сергеевной сёстры, – прокомментировала Люда.

– Двоюродные. У меня, правда, нет свекрови-собаки. У меня, Евгений Иванович, даже кактус засох…

– Он не засох. Он наоборот – захлебнулся, утонул. Дело в том, интерн, что в какие-то из наших текильных посиделок кактус решил покончить жизнь самоубийством и спрыгнул с подоконника вместе с горшком. Мария Сергеевна решила его реанимировать, погрузив его коренастое тело в стакан с водой. Да и уехала на конференцию. А что жителю средней полосы хорошо, то пустынному – смерть. Так что труп кактуса, похожий на иллюстрацию к учебнику судебной медицины, был со всеми почестями спущен в унитаз. Это я так, чтобы ты знал, как наша дивная «красотка Мэри» относится ко всему живому.

Женька внимательно смотрел на Виталика, чуть насмешливо склонив голову набок.

– Ну, Виталия Анатольевича Некопаева ты уже знаешь, – продолжила Маша, – он мне друг, товарищ и брат, но как в Древнем Риме. Я ему – последний всплеск уходящей за горизонт юности. Возможно, когда-нибудь он напишет в стол автобиографию под названием «Жизнь и смерть Суккулента», где откроет сам себе давно известную всем остальным истину: «Каждый кактус – суккулент. Но не каждый суккулент – кактус».

Виталик недовольно скривился.

– Поэтому не свистите и освистаны не будете, дорогой Виталий Анатольевич. – Машка показала ему язык. – Итого, в нашей тёплой, во всех смыслах, компании не хватает только Сергея Александровича Потапова, который влюблён в одну из старших акушерок обсервационной родзальной смены Анжелу Джуринскую. И одной из старших акушерок обсервационной родзальной смены Анжелы Джуринской, что осмысленно отдаёт себя бесконечной работе, интуитивно – бескоечному Потапову и регулярно – бессмысленные карточные долги своего мужа. Но они сегодня дежурят и наверняка во время перекуров на кофе уже успели просветить тебя, кто тут кому кто или даже что. Вот, собственно, и всё. Я так долго и сложно говорила, что, пожалуй, протрезвела. Так что пришёл тот самый момент, когда нам всем надо выпить и быстренько сразу налить ещё. И снова выпить. Говори, Евгений Иванович.

– Да-да, говорите, красавец доктор. Что-нибудь высокопарное о том, как вы рады с нами познакомиться. – Светлана Анатольевна закурила.

– Не слушай их, эти две кого хочешь заболтают, ехидны. – Вадим привстал, пожал Женьке руку. – Добро пожаловать в наш клуб. Что-то…

– Наверное, опыт!!! – хором грохнули все.

– …подсказывает мне, что вы задержитесь с нами надолго.

– Пока всё не выпьем, – мрачно пошутил Виталик.

И он, и Женька всё ещё стояли. Светка тем временем передала его прибор на другой конец стола, где сидела Люда Лось.

– «Федя, иди к почкам!» Понял, не дурак. Мария Сергеевна гулять изволят.

– Виталик, не бурчи. Давай, иди. Тут близко. Сейчас будем праздновать твою окончательную отставку. Или я тебе не мила?

– Мила, Людмила Николаевна, мила. Ты мой единственный свет в конце этого бесконечного тоннеля. – Некопаев покорно сел. – Король умер, да здравствует король!

– Так! Евгений Иванович, ты будешь говорить тост?

– Я соблюдаю субординацию. В смысле жду, когда умолкнут старшие товарищи.

– Всё-всё, молчим! – уверили «старшие товарищи».

– Ответьте мне, нужен ли нормальному человеку, пусть даже и с проблемами, – а кто без проблем, – психотерапевт? Ответ однозначный – нужен. На тот случай, если совсем уж больше не с кем поговорить. Так давайте выпьем за то, чтобы психотерапевт нам никогда не понадобился. Кроме того, что один на всех, разумеется. Но ведь это неизбежно, не правда ли? Итак, в свете вольтеровских аллюзий, за фатальный оптимизм, что ли!

– Отлично сказано! Молодец, Евгений Иванович! – Вадим даже присвистнул от восхищения. – Талантливый.

Все выпили и разом загомонили. Женька сел рядом с Машей и весь вечер вел себя настолько естественно, как будто знал всех давным-давно. Они говорили о какой-то ерунде, обсуждали больничную жизнь, беззлобно сплетничали. Маша улыбалась чему-то невидимому на стене, и друзья, после очередного тоста за «своевременность всего происходящего» почуяв, что становятся лишними, стали собираться.