Имя нам - легион - Александр Сивинских

– Сколько не тряси, последняя все равно в трусы, – огорчил я его и навел Беретгу на обслуживаемый орган. – Давно не виделись. Успел уже, наверное, соскучиться по мне? Хватит копошиться, потом застегнешь. Положи руки на стену. Молодец. – Я подошел и пинком заставил его раздвинуть ноги пошире.

Он молчал. Соображал, стану ли я его мочить прямо сейчас, при свидетелях.

– А если это мои сообщники? – припугнул я. (Они, кстати, словно нарочно, грянули в этот момент с веселым остервенением: Охуе… Ох, уехал мой любимый… – под аккомпанемент двух звонких, но расстроенных гитар. И никого, надо думать, кроме себя, уже не слышали. И было это мне, конечно, на руку.)

Я мотнул головой:

– Слышишь? Шумовая завеса – что надо! Да, Юра, забрался ты сдуру, можно сказать, в серпентарий, и выбраться из него живым будет теперь для тебя оч-чень проблематично. Ты не думай, я против тебя лично тоже ничего не имею. Ровным счетом. Но отпустить после всего, что произошло, просто не вправе. По закону жанpa. И первым делом ты, котик, схлопочешь по башке. Долг, знаешь ли, платежом красен. Потом – отправишься в участок. Ну а дальше – как повезет. Сколько годков за разбой положено, не помнишь?

– Кончай болтать, – окрысился он. – Бей скорее.

– Как скажешь. – Я коротко замахнулся.

– Погодите, Фил, – раздался голос Игоря Игоревича. – Мне, кажется, есть что предложить Юрию.

Я облегченно вздохнул. Признаться, рука моя на поверженного антагониста подымалась с трудом, а опуститься – смогла бы?

Не уверен.

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,

К небесам удивленные морды задрав:

Либо с неба возмездье на нас пролилось,

Либо света конец – и в мозгах перекос, -

Только били нас в рост из железных стрекоз.

Владимир Высоцкий

Я первый вбежал по упруго поддающемуся под ногами пандусу и повалился в свое кресло. Поерзал, устраиваясь поудобнее, вогнал Дракона в фиксаторы и задвинул страховочный корсет. Мягкие дуги и валики корсета прижали колени, плечи, грудь, в лицо ударила струя прохладного свежего воздуха.

Первое боевое задание! А ведь месяца еще не прошло с того дня, когда был подписан контракт. Чтоб унять возбуждение, я не нашел иного способа, кроме проверки действия наручных ножен. Да, Сергей Данилович постарался! Стоило мне согнуть кисть до щелчка предохранителя и развернуть ее наружу, как захваты на запястье разошлись, и нож мгновенно выдвинулся вперед, остановившись точно напротив ладони. Я сжал рукоятку и повернул кисть обратно, высвободив клинок из тесного паза между подпружиненными щечками. Хитрая система рычагов немедленно вернулась в исходное положение.

– Хорош баловаться! – цыкнул на меня Генрик. – Убирай железяку, пока кого-нибудь не поранил!

Я пожал плечами и повторил те же процедуры. Ножны выдвинулись, я практически без усилия завел Рэндал в паз, и конструкция вновь сложилась, разместившись вдоль предплечья. Я потряс кистью, согнул руку в локте, изобразил апперкот в голову и отдачу воинской чести. Нож нисколько не мешал.

– Готовы? Через двадцать секунд стартуем, – раздался звучный голос Анатолия Анатольевича – батал-куратора нашего взвода и, соответственно, представителя группы военно-технической поддержки Легиона. – Отсчет пошел.

Я сдвинул лицевой щиток до уровня переносицы и оскалился: Бей жукоглазых!

Транспортер приподнялся над землей и, мягко взревев, полетел вдоль белой дороги. Ворота были распахнуты. Через полнообзорный блистер кабины я разглядел дядьку Сильвера. Он махал нам своим беретом. Мы все замахали ему в ответ. Он, разумеется, этого не видел, но знал об этом наверняка.

Как только полусфера базы осталась позади, скорость машины существенно возросла. В наушниках щелкнуло, и чистый голос Генрика сказал мне прямо в ухо: Фил! Если хочешь посмотреть, как будем проходить штрек, включи оптику. Уже, – отозвался я и снова уставился вперед.

Прямо по курсу транспортера, словно гигантский неправильный цветок, распустившийся на изогнутой телескопической мачте перфоратора, висела метрах в полутора над землей пузатая черная клякса со светящейся золотой каймой. Чем ближе мы подлетали, тем ярче сияла кайма. Наконец клякса заслонила собою все, и транспортер нырнул в черноту – как в воду. Заклубились миллионы серебристых пузырьков, нас тряхнуло несколько раз. Секунда – и мы вынырнули в обычном мире.

Только в каком?

Под низким хмурым небом расстилалась равнина – гладкая, без сколько-нибудь заметных неровностей рельефа. Равнину сплошь покрывала буроватая стелющаяся растительность, лишь кое-где на ней виднелись проплешины, присыпанные блестящим белым песком и с торчащими из центра усами многометровых бамбуков. Это ждали своего часа боевые перфораторы. Навстречу нам летела редкая снежная крупа. Одним словом, был этот кусок параллельного мира чем-то вроде тундры.

Мелькнул табунок животных. Завидев вереницу транспортеров, они не бросились бежать, а легли – и сразу исчезли, слившись с растительностью. Интересно, – подумал я. – Похоже, что зверушки знакомы с воздушными хищниками. Вот бы посмотреть на такого орлика!

Наш транспортер пошел на посадку неподалеку от одного из стеблей бамбука. Другие – разошлись широким полукругом, преимущественно вправо от нас. Мы, таким образом, оказались почти на самом фланге.

– Держись возле меня, – сказал Генрик и совсем другим, откровенно командным голосом рявкнул: – Взвод! Земля!

Корсеты откинулись, щелкнув замками, и мы выскочили наружу, натягивая тонкие согревающие перчатки. Транспортер взмыл и завис на высоте метров десяти-пятнадцати над нашими головами. Без единого слова легионеры развернулись цепью и нырнули в жесткое переплетение красноватых веточек с твердыми, мелкими, как у брусники, листочками.

– Капрал, оптику еще не выключил? – спросил Генрик.

– Нет.

– Ну, смотри: триста – триста пятьдесят метров от нас, направление юго-юго-запад. Видишь нору? Сейчас крысы посыплются.

Я развернулся к югу. Клякса канала была значительно крупнее той, каплевидной, через которую мы с Генриком ходили на разведку. И даже той, через которую мы прилетели сюда. Последняя, кстати, была входом в червоточину, пронизывающую сразу десятки миров, если не сотни, и являлась творением перфоратора Больших Братьев. А эта – природным образованием. Золотой бахромой она была не богата, и цвет ее был побледнее – скорее темно-серый, чем черный. Она касалась одним из потеков земли, и в месте соприкосновения клубился пар.

Есть, пошли, родимые, – сухо сказал кто-то.

Из канала начали выпрыгивать розовые фигуры хонсаков. Сразу, едва ступив на землю, они разбегались в стороны, приседали, выставив вперед длинные стволы пищалей и поводя усами. Я с удивлением заметил, что цвет их панцирей начал меняться – темнел, приобретая окраску окружающей растительности. Ого, никак мимикрия?! Вот те на! А меня никто не предупредил!