Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова

В нынешней Женьке лебедя оставалось все меньше, а пантеры становилось все больше. И эта была довольно потрепанная в драках, уставшая пантера.

– Почему ты вечно лезешь, куда не просят? Я сама хотела ей отдать!

Женька говорила взвинченным тоном. От нее исходила волна напряжения. Стоять рядом с ней было неприятно, и вместо экспрессивного рассказа о новом госте я отделался сухим отчетом.

– Макар? – она не проявила особого интереса. – Дурацкое имя. Слушай, Лелик…

Она вдруг взяла меня за руку. Я вздрогнул: ладонь была жаркой.

– Ты не простужена?

– Что? Господи, да нет же! Ты должен мне…

Ей не дали договорить: в библиотеку вошла Яна.

– Леша! Я тебя везде ищу. Женя, прости, я у тебя его забираю.

Женя запротестовала, но Янка уже вела меня за собой, решительная, будто крейсер. Мы поднялись в ее бывшую детскую комнату. Она закрыла дверь и обернулась ко мне:

– А теперь для разнообразия я хочу услышать правду. Зачем ты приехал?

«Это ж сколько стоит отапливать такую дуру!» – подумал Бабкин, но вслух выразил восхищение размерами дома и продуманностью его архитектуры. Яна фыркнула. Кажется, она ни на секунду не приняла его восторги всерьез.

Они сидели вдвоем в столовой, а за окнами бушевало желтое море листьев – золотистых, лимонных, янтарных. Ветер раскачивал деревья, бился в печной трубе.

– Наконец-то взрослая осень! – одобрительно сказала Яна. – А то было какое-то бледное преддверие зимы.

У двери выросла тонкая светловолосая фигурка.

– О, Вероника! Познакомься: это Сергей, друг Макара.

– Здравствуйте, Сергей, – равнодушно сказала голубоглазая женщина, похожая на выросшую Снегурочку, которой никогда не дарили подарков. – Яна, ты не дашь мне ключи от верхних комнат?

Яна секунду помедлила, потом кивнула:

– Они в ящике комода в прихожей.

– Зачем ей ключи? – тихо спросил Бабкин, когда женщина исчезла.

– Понятия не имею.

– А зачем даете?

– Не понимаю, на каком основании я могла бы ей отказать, – призналась Яна.

– Может, на том основании, что вы хозяйка?

Она только виновато улыбнулась в ответ. На плите загудел чайник, будто готовящийся отплыть пароход, и пару минут спустя Бабкин прихлебывал крепкий сладкий чай, пахнущий хвоей.

Час назад он перевез свои вещи в дом Савельевых. Первые же несколько дней расследования показали, что им с Илюшиным нужна общая база и проще всего было организовать ее в Литвиновке.

Едва войдя в дом, Сергей столкнулся с Алексеем Савельевым. Взгляд у того был проницательный и неприязненный. Впрочем, неприязнь младший Савельев постарался скрыть, и руку Бабкину пожал с фальшивым воодушевлением.

«Неглупый парень, – оценил его Сергей. – Себе на уме. Похож на ботаника, но из тех, у которых в самую неподходящую минуту выплывает какое-нибудь внезапное увлечение вроде метания кинжалов или джиу-джитсу».

Пока Сергей допивал свой чай, парень, похожий на ботаника, поднялся на второй этаж, стараясь издавать как можно меньше шума. Он дошел до комнаты, где Вероника рылась в вещах Раисы и кивнул, словно убедившись в справедливости своих предположений.

«Я знаю, зачем сюда приехала одна сестра. Но что здесь нужно второй?»

Женьку Лелик нашел в библиотеке. Последние два дня она отчего-то с ним не разговаривала.

– У нас еще один гость, – предупредил Лелик.

«Тоже не тот, за кого себя выдает».

Женька новости не обрадовалась.

– Надолго он здесь?

– Не знаю.

Она хмуро постучала пальцами по подоконнику. «Мы тебе мешаем, – подумал Лелик. – Все, кто сейчас обитает в доме. Новый человек – новая помеха».

– Как ни зайду, ты все время в библиотеке, – задумчиво сказал он. – Почему? Книг ты не любишь.

Женька ответила не сразу.

– Понимаешь, я часто здесь бывала. Дед в основном сидел наверху, бабка – ну, ты сам знаешь. Здесь можно было спрятаться от всех.

– И от Пашки?

– Этот хорек всегда умел меня выследить, – фыркнула Женька. – Но он думал, что я читаю. А я просто валялась на подоконнике и смотрела на улицу. Наблюдала за мамашей.

Лелик покосился в окно. Оно выходило в узкий, заросший крапивой проход между их и соседским заборами.

– Какой мамашей, Жень?

– Своей собственной. Шныряющей туда-сюда.

– Как это – шныряющей? – непонимающе переспросил Лелик. – Зачем?

Ему представилась тяжеловесная Людмила, бегающая кроссы вдоль забора.

– До Изольды и обратно.

Он взглянул на Женьку, подозревая, что его разыгрывают.

– Чего уставился? – холодно, но без враждебности осведомилась она, не поворачивая головы. – Мать моя бывала у Изольды по два раза в неделю, не меньше. И никому об этом ни словом не обмолвилась.

Савельев молча переваривал эту новость.

– Понимаешь, что это значит? Что ей, глупой корове, Изольда открыла двери. А мне – нет!

– Твоя мать не глупая корова.

Женька отмахнулась.

– Она самая! Чем она могла так заинтересовать старуху, объясни мне! Можешь? Вот то-то же. И я не могу.

– А спросить не пробовала?

– Бесполезно. Из нее ничего не выжмешь, если она сама не захочет рассказать.

За несколько дней проживания в Литвиновке Илюшин отпустил щетину и приспособился носить толстые шерстяные свитера с горлом.

– Ты похож на неудачную заготовку Хэмингуэя, – констатировал Сергей, войдя в комнату. – Скоро совсем опростишься. Начнешь сморкаться в два пальца, драться с соседями и запивать водку самогоном.

– Звучит заманчиво! – Макар поднял воротник свитера до самого подбородка и отсел от окна, в которое колотился набирающий силу ветер. – Ладно, ближе к делу.

Бабкин расположился за столом и открыл блокнот.

– С кого начинать?

– Давай с деда.

– Савельев Прохор Петрович, – зачитал Сергей. – Погоняло – Тульский Зодчий. Год рождения – тысяча девятьсот тридцать пятый. Профессия – писатель. Это все ты и без меня знаешь.

– Писатель-почвенник, – уточнил Макар. – И не погоняло, а творческий псевдоним. Кстати, почему Тульский?

– Потому что родился в Туле. Молодец мужик, выжал из этого непримечательного факта все, что только можно. Хотя с двадцати лет жил в Москве, а в конце девяностых прочно обосновался в Литвиновке. Ты читал его прозу?