Капкан для мечты - Инга Максимовская

продал обручальное кольцо и нательный крестик. Всё равно они теперь были ему не нужны. Впереди у него были одиночество и смерть.

Сергей сидел на корме и смотрел на, разбегающиеся в стороны от баржи, белые барашки чёрных волн. Двигатель гудел ровно и натужно. Капельки воды летели на небритое лицо и тут же высыхали под, сильно дующим, ветром. Бармин поднял воротник офицерской шинели и поглубже запахнул её полы. Низкое небо, по – прежнему, давило душу рваными клочьями чёрных туч на тёмно – сером фоне небосклона. Невольно приходилось слушать болтовню двух матросов, которые говорили о страшном голоде в Оренбургской губернии.

-Ты представляешь, Петро, они там пишут официальные прошения начальству, чтобы, значит, им легально разрешили родственников, умерших от голода, не закапывать а суп из них делать, чтобы другие члены семьи выжили.

-Да, брешешь. Не может того быть.

-Вот, тебе крест. Вчера комиссар по продразвёрстке, из тех мест, рассказывал.

-И что, разрешают?

-Не знаю. Про то не сказывал. А ещё говорил, некоторые пальцы свои съедают. А что делать? Ни кошек, ни собак там давно уж нет. Детей, говорят из дома страшно одних отпускать. Съедят.

-Да-а. Беда.

«Довели страну, сволочи», - думал про себя ротмистр и зябко ёжился от промозглого ветра. Грудь распирало болью от невозможности, что – то исправить. Гнев душил его, не давал спать. Воспоминания жгли мозг изнутри, причиняя неимоверную головную боль. Дорога казалась вечностью. Он хотел только одного – выполнить задуманное и достойно умереть, как солдат в бою. По – христиански, без самоубийства. Наконец эта пытка закончилась. Баржа пришвартовалась к грязному причалу, и Сергей сошёл на берег. Равнодушный чекист повертел в руках удостоверение, задал несколько общих вопросов и пропустил через КПП. Бармин чувствовал себя настолько опустошённым, что даже нисколько не волновался. Ему было всё равно. Если бы пограничник не пропустил его и попытался арестовать, он устроил бы свой последний бой прямо здесь, постарался бы «положить» весь караул или бы они «положили» конец всем его мучениям. Будущего не было. Поэтому беспокоиться было не о чём. Внутри была звенящая пустота и усталость. Правая рука сжимала в руке пистолет, снятый с предохранителя. В левой, был чемодан с парадным офицерским кителем внутри.

Даже радость от встречи с родной землёй притупилась, и тоже стала какой – то болезненной. Как бы, приветствуя блудного сына, природа ниспослала солнечный денёк. Запели птички. В портовом гуле везде была русская речь, часто и сочно перемежаемая «солёным» матерком. Бармин доехал до железнодорожного вокзала и купил самый дешёвый билет до Самары. Двое суток он трясся в разбитом вагоне, впитывая в себя красоту русских пейзажей за окном, такую до боли знакомую и близкую сельскую панораму обычной человеческой жизни. Волновало всё до слёз. И стадо коров с одиноким пастушком, и деревенька с небольшим погостом, и мужики на телеге с мешками чего – то, которую уныло тянула худосочная лошадёнка. Всё было пронизано колоритом патриархального быта российского крестьянства.

От Самары до Заволжска Бармин ехал с попутной подводой. Словоохотливый крестьянин из его родного Заволжского уезда болтал без умолку. Ротмистр всю дорогу хмуро молчал, слушая о тех бесчинствах, что творились в родном городке. Слушал о расстрелянных друзьях детства, о загубленных судьбах самых достойных людей, о продразвёрстке и «красном» терроре под предводительством всемогущего председателя ГорСовета Мишина. Слушал, как тот лично руководит расстрелами и отбирает последние крохи хлеба у голодных детей. И что самое примечательное было в рассказе старика, так это то, что всё это тот делает в охотку, увлечённо и с удовольствием. Нравиться человеку измываться и глумиться, видеть слёзы и убивать безнаказанно.

«Ну, ничего. Недолго тебе осталось». – Думал Сергей, скользя взглядом по серым, обветшавшим домам, когда они, наконец, въехали в город.

На фасаде гостиного двора висел огромный красный лозунг: «Да здравствует Великая пролетарская революция». У входа мальчишка чистил обувь всем желающим. Бармин подошёл к нему и протянул мелочь. Маленький чистильщик с уважением «надраил» до зеркального блеска настоящие, хромовые, офицерские сапоги.

Номер, который он снял всего на полдня, был с частичными удобствами, то есть с водой и раковиной. Ротмистр тщательно побрился, одел чистое нательное бельё и парадный мундир. Поверх него накинул шинель без погон, наглухо застегнулся. Браунинг стал уже привычной вещью в правом кармане.

На улице царила обычная суета. Все куда-то спешили, совершенно не обращая внимания на подтянутого, моложавого, но уже с сединой на висках, мужчину с офицерской выправкой, быстрым шагом направляющегося в сторону центральной площади имени Конституции СССР.

Исполком Совета рабочих и крестьянских депутатов располагался в самом большом, из имеющихся, здании, бывшем купеческом особняке. За массивной входной дверью дежурил пожилой красноармеец. Было видно, что служит он не первый год, наверняка, ещё пришлось повоевать в первую мировую за царя и отечество.

- Здравствуйте. К кому идёте, товарищ? – Солдат внимательно глядел на незнакомца.

Бармин быстро оценил ситуацию. В нешироком коридоре вряд ли караульный успеет воспользоваться длинной винтовкой, а тем более штыком. Значит в ближнем бою у него преимущество. Никого кроме них рядом больше не было. Смущала только шашка на поясном ремне охранника.

«На моей стороне фактор внезапности и эффект неожиданности». – Ротмистр резко скинул шинель на пол. Теперь перед солдатом предстал в полной парадной форме ротмистр конного полка его Императорского Величества. Солнце играло на золотых погонах с крупной царской короной на них. Несколько рядов орденов и медалей сверкали на груди, дополняя, и без того, впечатляющую картину. Боец почти обезумел. Глаза у него округлились и вылезли из орбит. Челюсть отвисла.

- Смиррр – но! – Крикнул офицер и рука солдата на полном автомате, по старой, годами выработанной, привычке потянулась к виску.

– Слушаюсь, Ваше высокоблагородие!

В этот момент Сергей выхватил у него их ножен клинок, а другой рукой приставил к груди пистолет.

- Стой тихо. Будешь молчать, останешься жить. Никого не пускать.

Красноармеец лишь быстро и часто закивал головой. Было видно, что он находиться в полнейшем ступоре.

Бармин бегом бросился по широкой лестнице на второй этаж. Там, в просторной приемной, из – за стола вскочил дежурный в военной форме, без знаков отличия. Правой рукой он