Хтонь. Человек с чужим лицом - Руслан Ерофеев

Вот все и встало на свои места. В одно мгновение замысел преступника явился перед Казариным во всей его ужасающей наготе — словно внезапно включили свет в борделе во время облавы.

Въ исключительныхъ случаяхъ возможны человечѣскiя жертвоприношенiя».

В исключительных случаях, чтобы вызвать дьявола, возможны человеческие жертвоприношения. Если их совершить в пяти углах пентаграммы — древнее Зло придет в мир людей.

В четырех местах уже принесены кровавые жертвы. Осталась пятая. Последняя. И он знает, где место жертвоприношения. А еще он знает, кто будет этой жертвой. Он — Артем Казарин. Его уже ждет человек в маске зверя. Почему именно его — Артема, когда в плену у Зверя, судя по всему, еще десятки жертв? Ответить на этот вопрос он не мог, но нутром чувствовал, что все произошедшее с ним — часть грандиозного и страшного замысла.

Он снова перевел глаза на страницу старинного фолианта и прочел:

«Опытныя маги рекомендуютъ не тратить всю свою энергiю непосредственно на самъ ритуалъ вызова Дiавола, вѣдь вамъ понадобится сила, дабы вернуть Сатану в потустороннiй мiръ. Ежели вдругъ что-либо пойдетъ неправильно, вамъ надобно быть готовымъ къ тому, что нужно отправить его обратно».

Он готов. Он отправит тварь обратно в преисподнюю, откуда та уже высунула свою отвратительную морду У него хватит и энергии, и смелости. Он принимает вызов, брошенный ему Зверем.

Казарин был преисполнен решимости одержать победу в схватке с нелюдем. Он не даст сделать из себя послушную овцу, безропотно идущую на заклание. Он разгадал загадку Зверя — а значит, он предупрежден и, как следствие, вооружен. Вооружен знанием. Да и иного выхода, кроме как победить, у Артема не было. Замкнуть пентаграмму вызова своей собственной особой никоим образом не входило в его планы. Он должен сделать все, чтобы не пустить в мир исчадие ада. Казарин хотел было засунуть бумаги и книги в сейф, но внезапно передумал.

— Перед ядерным взрывом полы не моют… — проговорил он и с трудом отыскал на заваленном макулатурой столе телефонный аппарат. Снял с рычагов трубку. Нужно было вызвать служебную машину, чтобы отправиться на место рандеву со Зверем. Откладывать встречу не имело смысла.

Но в трубке не оказалось гудка. Он понажимал на рычаги, снова послушал — ничего не изменилось. Казарин сидел за столом, тупо уставившись на мертвую трубку, не в состоянии сообразить, что телефон попросту не работал. Он вздрогнул, когда резко распахнулась дверь кабинета. На пороге выросли две личности в штатском трудноопределимого возраста. Тот, что пониже, был главным, по каким-то неуловимым признакам угадал Артем. Мелкий сделал несколько семенящих шагов вперед и не очень сильно, но болезненно ударил Казарина кулаком по зубам. На пентаграмму с мордой Сатаны закапали откуда-то красные капли — кажется, незваный гость разбил Казарину губу.

— Звонишь, падла? — Звуки, которые раздались из пасти мелкого, воняли дешевым куревом и чесноком. — Я те позвоню!

За этим последовала новая серия ударов. К избиению Артема подключился и товарищ мелкого. Последнее, что успел заметить Казарин, падая на пол, — это нарядные огоньки новогодней елки, весело подмигнувшие ему из окна чьего-то кабинета напротив. Но это был уже не его праздник. Артем распластался возле стола, и его продолжили пинать ногами. Он успел заметить, что ботинки у обоих ночных визитеров были одинаковые — форменные, хотя и разного размера: у мелкого — примерно тридцать шестого, а у его долговязого товарища — пожалуй, никак не меньше сорок пятого. От одного из ударов большим ботинком у Казарина, кажется, хрустнуло ребро.

Длинный пинал увлеченно и размеренно, с залихватским уханьем, исходящим откуда-то из глубины его крупногабаритной утробы. Низенький, напротив, бил как-то нервно, аритмично, мелкими торопливыми тычками.

— Ну, хорэ, хорэ! Охолонись! — урезонил наконец коротышка своего рослого компаньона, когда Казарин почти начал терять сознание от боли.

— Да похер! — парировал тот хриплым басом заядлого курильщика. — Спишем на сопротивление при задержании!

Еще один молодецкий удар носка здоровенного ботинка пришелся Казарину точно в висок, погрузив его в вязкую немоту беспамятства.

Главный герой брезгует идти на совет нечестивых, слушает сладкоголосое пение, от которого слипаются ушные раковины, а то и что похуже, безуспешно борется с ретроградной амнезией и узнаёт, что бывает за чрезмерную любовь к уставу.

Брыкавшуюся девку подняли к окну на руках, по ходу дела срывая с нее одежду, и силой раздвинули ей ляжки. Она упиралась как могла, но супротив дюжины крепких возрастных баб силы были явно не равны. Окна женского корпуса хорошо просматривались из здания напротив. Тут, у такого же забранного решеткой окошка, толпилось не меньше двух десятков ухмылявшихся мужиков. Из-за спин было не видно, но Артем знал, что уже вовсю работают «кожаные приводы».

Лишь три человека в пятиместной камере, в которую, словно сельдь в бочку, набилось стараниями тюремного начальства больше двадцати зэков, не участвовали в этой коллективной, хотя и несколько односторонней оргии. Кроме Казарина, на дальних нарах безразлично скучал крепкий парень. Артем уже обратил внимание на искусно выполненную синюю татуировку на его предплечье: купол парашюта, а на стропах болтается череп, и под ним надпись: «Asadabad»[23].

«Тушка — как у Сталлоне», — с невольной завистью подумал Казарин, который смотрел однажды у кого-то в гостях на «видаке» запрещенный в СССР заграничный фильм «Рэмбо».

Третьим «сидельцем», которого никоим образом не интересовал «спектакль» в окне напротив, оказался невысокий, деликатного сложения плешивый субъект. Он был облачен в роскошный шелковый халат с драконами и возлежал на настоящей кровати с бронзовыми шишечками, установленной между шконками. Лысый томно зевал, прикрывая рот ладошкой, и изредка накручивал ручку патефона. Из него в плотную атмосферу камеры, отравленную миазмами немытых тел и вонью параши, врывалось сладкоголосое пение, будто долетавшее из иной, счастливой и беззаботной жизни:

Казарин брезгливо поморщился: слащавый голосок певца резал уши. В последние месяцы в голове Артема играла совсем другая музыка:

Да, так оно и было: сплошная ночь, в которой словно при вспышках фар мелькали отдельные сцены. Вот Артем, одуревший от постоянных побоев, долбится лбом в стены, тщетно ища в камере с четырьмя углами — пятый; и ерзающий в гортани шланг, через который принудительно запихивают пищу в объявившего голодовку арестанта — его нарочно дергают, чтоб было больнее… Вот он подписывает явку с повинной, баюкая на коленях сломанную следователем руку. Вот в спецприемнике собирает с пола выбитые зубы после того, как попробовал подать прокурору жалобу на несправедливость следствия. А вот, уже после оглашения приговора, слушает адвоката, юркого чернявого дядьку, который убеждает подать «касатку»[26] — но слушает так, для вида, потому что уже знает, что ничего никуда подавать не станет. Да и бесполезно это. Только в глупых книжках добро всегда побеждает зло, а в жизни — добро подыхает в корчах, а зло стоит, расставив ноги, и с хохотом мочится в его могилу.