Кэндлстон - пожиратель света - Брайан Дэвис

— Я отвечаю за работу оборудования, Бонни. Если что-то пойдет не так и меня не будет на месте, чтобы исправить поломку, то дайвер погибнет.

Все еще кипя от злости, Бонни схватила ее за руки и повернула их ладонями вверх.

— Ах, какая гладкая у тебя кожа! А из других людей ты делаешь подушки для иголок!

Эшли вырвала у нее руки.

— По той же причине, Бонни. Если что-то случится со мной, кто будет продолжать исследования? Никто другой не знает, как работают фоторецепторы.

Бонни сложила руки на груди.

— А ты уверена, что они работают?

— Конечно уверена! Мой дед тому живое подтверждение, — возмутилась Эшли, хмуря брови и темнея лицом.

Бонни снова уперла руки в бедра. Ее крылья содрогнулись, словно от холода.

— Значит, ты подвергаешь риску жизнь этих девочек, но не свою? Наверное, если что-то случится с ними, то ничего страшного — они ведь не такие умные, как ты. Таких вокруг пруд пруди.

— Ну… я бы так не сказала.

— А как бы ты сказала? — Бонни сверлила Эшли взглядом.

Та шагнула к Бонни, глядя на нее сверху вниз, будучи на два дюйма выше.

— Если бы эти девочки не попали сюда, они бы уже умерли либо стали проститутками. А здесь у них есть еда и одежда, и их участие в экспериментах пойдет на благо всему человечеству.

— Участие в экспериментах? — переспросила Бонни, подаваясь вперед и взмахивая руками. — Так ты называешь тюремное заключение и насильственные опыты? Нацисты ставили опыты на евреях, якобы во имя науки. Разве не славно, что они отдали свои жизни во благо всего человечества? А как насчет абортируемых младенцев? Весьма мило с их стороны отдавать свои тела ученым для исследований стволовых клеток. В один прекрасный день все человечество скажет им спасибо за их доброту!

Бонни состроила гримасу и повернулась к Эшли спиной.

— При всем твоем уме, Эшли, ты понятия не имеешь, что творится вокруг. Мой отец крепко запудрил тебе мозги.

— Что ты такое говоришь? — спросила Эшли, уже потише и скорее скуля, точно раненый щенок, чем нападая, как грозный спорщик.

Бонни обернулась. Боль на лице Эшли заставила котел, что кипел внутри у Бонни, выйти паром. Она вовсе не хотела обижать свою новую подругу, она просто хотела освободить маму и девочек. Но она не решалась все рассказать Эшли. По крайней мере, пока.

— Эшли, здесь происходят странные вещи. — Бонни взяла с кровати связку ключей и потрясла ими в воздухе. — Ответь мне: почему у тебя нет ключа от двери «Омега»?

Эшли заморгала, глядя на свои ключи, будто спросонья.

— Потому что он мне не нужен. Только у твоего отца есть этот ключ.

— А все остальные ключи у тебя есть?

— Ну да, — подумав, сказала Эшли.

— Что же там такого секретного, в этой пещере?

Эшли нетерпеливо вздохнула.

— За этой дверью — тоннель наружу. Мы когда-то ходили по нему, но, когда привезли оборудование, часть его провалилась в результате небольшого землетрясения, и ходить там стало опасно. Поэтому мы назвали его «Омега», последняя буква греческого алфавита. Это значит: если ты пойдешь туда, то тебе конец. И чтобы девочки не вздумали туда соваться, твой отец крутит там бесконечную запись на ноутбуке. Это аудио с рычанием монстра он скачал из Интернета. Он просто хочет уберечь детей.

Бонни медленно кивнула:

— Я подозревала что-то в этом роде, но почему он не хочет, чтобы ты туда заходила? Может быть, он что-то там прячет?

Эшли провела рукой по спутанным волосам.

— Даже не знаю. Наверное, боится, как бы кто-нибудь не воспользовался лишними ключами, если они будут.

— Ладно-ладно, — засмеялась Бонни, — сдаюсь. А что же с Дерриком и девочками? — Она жестом указала в коридор, снова становясь серьезной. — Ты и вправду считаешь нормальным использовать людей, как морских свинок, против их воли?

Эшли пожала плечами:

— Мне всегда казалось, что они участвуют в экспериментах по собственному желанию. Они не вырываются, не кричат, ничего такого. Мы даем им, что они хотят, в разумных пределах, конечно, а они делают, что мы просим.

— В том-то все и дело. Вы обращаетесь с ними как с животными — вы их кормите, обогреваете и чистите их клетки и взамен уродуете их тела. Неужели ты не видишь, что они люди и они боятся? Если их никто не любит, так с ними можно делать что угодно? — Бонни возвела глаза вверх и молчаливо взмолилась: «Боже, пошли мне нужные слова». Затем, глубоко вздохнув, продолжила: — Я знаю кое-кого, кто их любит, и Он наказывает за плохое обращение с сиротами.

Лоб Эшли превратился в три ряда злых изогнутых морщин, а губы вытянулись в две бледные ниточки.

— Опять речи в духе «Бог любит всех»? Я не хочу ничего слышать. Папочка все время мне толковал об этом и пел «О, благодать», пока я не попросила его заткнуться. Если бы Бог был так милостив и любвеобилен, то Папочке не пришлось бы столько страдать, а я не была этим мозговитым чудовищем. Если бы Бог любил Гальку, ее бы не оставили умирать на берегу в грязном подгузнике, чтобы она грызла камни, до крови раздирая десны. Если бы Бог любил Стейси, извращенец не затащил бы ее ночью в парк, где собирался изнасиловать и бросить на милость других маньяков. Этих детей выбросили на улицу. Никто их не любил, и они были ни на что не годны. А мы даем им понять, что они кому-то нужны, приносят пользу и могут этим гордиться.

Бонни положила руку на плечо Эшли. Та пыталась отшатнуться, но Бонни держала ее крепко.

— Эшли, любовь не зависит от того, сколько ты можешь дать или сделать. Кажется, люди любят богатых и знаменитых, верно? Но это все фальшь. Многие хотят с ними дружить, потому что у них есть деньги. Истинная любовь — это когда ты относишься к бродягам и изгоям так, будто их карманы набиты бриллиантами, даже если там нет ничего, кроме дыр. — Помолчав, Бонни указала на постер у кровати Эшли. — Похоже, что твой дедушка совсем недавно тоже был ни на что не годен, по крайней мере в глазах чужих людей. Но твой рисунок говорит о том, что ты смотрела на него другими глазами. Твоя любовь видела не его дряхлое тело, а его сердце. Я уверена, что так же ты можешь смотреть на девочек вроде меня и Карен. — Бонни закатала рукав, обнажая тыльную сторону руки.

Эшли уставилась на ее гладкую кожу, и ее дрожащие пальцы осторожно погладили белые игольные шрамы. Бонни сжала ее руку в своей и пристально взглянула в глаза, когда она подняла голову.

— Ты не думаешь, что эти девочки тоже достойны нашей любви, Эшли?

Глаза Эшли увлажнились. Она снова потупилась, громко всхлипнула и села на кровать. Ее голова вздрагивала. Бонни села рядом, обняла ее за плечи и прижалась щекой к ее спутанным волосам.

Эшли плакала и говорила, запинаясь и глотая слова.