Когда палач придет домой - Александр Риттер

– Идите, работайте, – проворчал я. – Со своим здоровьем я как-нибудь разберусь без вас.

Клерк оскорбленно замолчал и ушел. Кажется, я нажил на свою голову еще одного недоброжелателя. Ладно, черт с ним. Не он первый, не он последний. Просто я терпеть не могу, когда мне кто-то пытается указывать, как я должен жить, или пытается давать советы, которые я не прошу. Единственный, от кого я могу стерпеть подобное обращение, – это сэр Найджел.

Я вышел из приемной и прошел по коридору. Место для курения было помечено специальной табличкой, и внутри было пусто, как на кладбище в полночь. Какие правильные люди работают в отделе информирования! Впрочем, это их проблемы.

Я закурил и задумался. Все, что происходило со мной в последние два дня, мне не нравилось, особенно вчерашние события. Впрочем, то, что было позавчера, а также то, что я собирался сделать сегодня, нравилось мне еще меньше. Я сознательно шел на нарушение самых святых правил нашей организации, что каралось смертью, хотя я не мог припомнить случая, чтобы палач в здравом уме и трезвом рассудке нарушал их. Эти законы нарушали только безумцы, которых приходилось так или иначе нейтрализовать. Может, я тоже сошел с ума и не заметил этого? Что-то в последние два дня я стал слишком часто об этом думать. Но ведь проверка, проведенная Дженис, показала, что мое психическое состояние вполне удовлетворительно. Чертовщина какая-то.

Мои мысли, блуждая какими-то непонятными окольными путями в моей голове, перескочили на полковника Барта. Пуская колечками сигаретный дым, я вспоминал первые несколько лет нашего, скажем так, знакомства. Когда я был курсантом на базе спецназа в Коттенхем-тауне, Барт казался мне человеком из стали с куском льда вместо сердца, пока однажды, несколько лет спустя, во время Возвращения, когда чья-то глупая голова решила, что начинается новая волна распространения вируса в слабо охваченной медицинским контролем, более чем на две трети вымершей в годы Великого Мора Северной Африке, я не увидел, как Барт плачет. Он плакал «скупыми мужскими слезами», потому что его отряд по приказу, который он отдал, опираясь на результаты своей разведки, выжег деревню, в которой, как потом выяснилось, не было ни одного инфицированного. Население той деревни состояло в основном из женщин и детей. Тогда мне это показалось забавным – полковник, который плачет. И вообще, война есть война.

Говорят, именно после этой операции Барт ударился в религию, стал уклоняться от выполнения миротворческих операций, протестовал против увеличения военного присутствия Великобритании в Северной Африке и несколько раз подавал прошение об отставке, которое в конце концов приняли.

Я вспомнил выражение его глаз, когда я врал ему о том, что должен доставить его в бессознательном состоянии в Коттенхем-таун. Это был взгляд человека, бесконечно уставшего нести непосильный для него груз. Казалось, он был благодарен мне за то, что я его убил, ведь по законам своей религии он не мог совершить самоубийство, это было бы нарушением воли божьей. Хотя, если подумать, как люди умудряются толковать волю божью? Ведь они всего лишь люди, и не более того. И какими бы мудрыми, могущественными и всезнающими они ни были, они остаются всего лишь людьми, хотя и позволяют себе между делом толковать волю божью и использовать ее в своих интересах. Может, бог, если он есть, как раз и хотел, чтобы Барт покончил жизнь самоубийством. Кстати говоря, примерно это и было написано в той прощальной записке, что я оставил в его квартире.

Он хотел смерти. Именно поэтому он не ушел куда-нибудь, не отправился за подмогой, не позвонил в полицию, когда обнаружил, что в его квартире кто-то есть. Он просто ринулся внутрь, чтобы найти там свою смерть. Синдром могильщика, как говорит Дженис. Когда вокруг тебя все умирают, а ты все еще живешь, живешь, живешь, словно Бог, словно бессмертный, и подсознательно хочешь убедиться в этом. Или в обратном.

Я посмотрел в окно. Мир смерти, где каждый ежесекундно рискует своей жизнью, даже не замечая этого. А я?

Сгоревшая сигарета обожгла мне пальцы, я выругался и выбросил ее в пасть мусоросборника. Тот лязгнул, пахнув на меня дымом все еще тлеющих в его пасти окурков, словно врата ада, поджидающие палачей. Мир закружился и окутался туманом, ноги подкосились, и откуда-то, черт его знает откуда, всплыла мысль: «Ты обречен!» Словно крик жертвы и голос судьи одновременно.

Дьявольским усилием воли я взял себя в руки и торопливо зашагал в сторону информационного центра. Похоже, мне действительно плохо. Пора на отдых. Хотя бы ненадолго, а то нервишки что-то начали шалить. Мысли какие-то дурацкие одолели. Но я не имел права выпрыгнуть из лодки сейчас, когда каждый гребец на счету. Это был мой долг. Вот только куда плывет эта лодка и чего хотят гребцы? В любом случае прыгать за борт мне было уже поздно. Надо будет попросить у сэра Найджела настоящий полноценный отпуск сразу после того, как я разделаюсь с делом Браунлоу.

Выходя из помещения для курящих, я оглянулся, и мне опять показалось, что железная пасть мусоросборника ухмыльнулась, словно капкан, поймавший своими челюстями волка.

Я торопливо вышел и пошел в сторону отдела информирования, чтобы получить нужную мне информацию. Мое безумие подождет, потому что сначала я должен выполнить задание. Это – мой долг.

В отделе информирования все уже было сделано, затребованная мной информация найдена, проверена, систематизирована и отпечатана. Я поблагодарил клерка за быструю и хорошо сделанную работу и тут же ушел. Ноги сами понесли меня вновь в помещение для курящих. Я хотел вновь увидеть эту пасть.

Однако ничего не произошло. Мусоросборник как мусоросборник, ничего примечательного. И ничего того, что я видел несколько минут назад.

– Что, укротил я тебя, стальная глотка! – громко воскликнул я, словно охотник над убитым зверем, пнул его так, что чуть не сломал себе пару пальцев, а затем уселся и, закурив, принялся читать распечатки, данные мне клерком.

Досье на семью Браунлоу я пока отложил в сторону. Сначала я хотел посмотреть досье на Эдварда Хамнера. Я торопливо развернул распечатку и принялся читать, прыгая взглядом со строчки на строчку и время от времени воровато оглядываясь, не видит ли кто-нибудь меня.

«Хамнер, Эдвард Джеймс. Родился в 2003 году в Лондоне… окончил школу с почетной грамотой за особые успехи в области изучения истории и литературы…. литературный колледж в Кембридже… черный пояс по таэквандо, представлял Великобританию на первенстве мира среди школьников…»

«Ого!» – подумал я.

«Занял пятое место… после окончания колледжа служил три года в спецназе, прошел полный курс обучения, младшим лейтенантом участвовал в урегулировании Кубинского кризиса и миротворческой операции в Северной Италии… награжден… демобилизовался… работал газетным репортером, пока не выпустил книгу своих стихов… известный поэт… три сборника… поэма „Шаги смерти“… занимался психологией, издал свою работу „Психология убийцы“… в настоящее время живет исключительно за счет литературных заработков и считается одним из перспективнейших молодых поэтов Великобритании… адрес… телефон…»