Блюз черной собаки - Дмитрий Скирюк

— А это-то тебе зачем? — удивлённо спросил я.

— Надо, — многозначительно ответствовал Михалыч и вдруг спросил: — Ты никогда не замечал, как много в Перми всяких башен?

— Нет. А разве их много?

— Слушай, Жан, ты иногда меня просто поражаешь! — Артур остановился поправить очки. — А ещё фотограф. Ты часто бываешь в других городах?

Я задумался.

— Случается…

— Так припомни, где ты видел башни на домах в таком количестве. Нигде столько нет, разве что в Питере или где-нибудь в Прибалтике. Вот припомни, припомни.

Я снова посмотрел наверх. Солнце светило практически в глаза — не зря Михалыч, чтобы сделать снимок, переходил улицу: рассмотреть что-нибудь отсюда было трудно. Вдобавок я внезапно почувствовал себя плохо: голова закружилась, накатило вчерашнее ощущение ненадёжности всего вокруг, башенка на крыше расплылась в розовое пятно и заклубилась, как сахарная вата на палочке. Весь дом дрогнул. Мне стало страшно. Я потряс головой, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, пока вещи и здания не встали на свои места, — и неожиданно рассердился. Есть у Михалыча такое качество — изводить собеседника дурацкими вопросами.

— Да не помню я! Когда б не ты, я вообще не обратил бы на неё внимания. Башенка и башенка. Что в ней особенного?

— А для чего она там?

— Для чего, почему… Не знаю! Архитектурное излишество.

— Тогда почему в других городах таких «излишеств» нет?

— А я почём знаю?

Мы почти кричали. Танука поглядела на Артура, потом на меня и отвернулась.

— Так, мальчики, — сказала она, — вы пока ругайтесь, а я пойду.

— Куда? — хором спросили мы оба.

— Куплю минералки. Может, к тому времени подерётесь и успокоитесь.

— Погоди, — почему-то засуетился Артур, — мы с тобой!

— Как хотите, — пожала плечами она и тоже посмотрела на башенку. — А где у нас ещё такие?

— Башни-то? Да много где. — Михалыч махнул рукой. — Если не торопимся, пойдём, покажу пару штук. Всё равно по пути.

Танука всё-таки завернула в кондитерскую и вернулась с бутылкой. Пробка была тугая, открывать пришлось мне. Удивительно — это и впрямь оказалась вода, и даже без газа. А я-то думал, что новое поколение давно «выбрало пепси». Когда-то и мне нравился «Спрайт», пока по ящику не запустили дикую рекламу: жирная бабища для сравнения замачивает грязное бельё в газировке и в стиральном порошке. Порошок, естественно, помогает, «Спрайт» — нет. Логично, в общем: газировка не для стирки, она жажду утоляет. Но эта баба на экране в два глотка приканчивала бутылку и… начинала хлебать газировку из таза! Ну скажите мне, люди добрые, какой дебил придумал этот рекламный ход?! Я врач вообще-то, я тотально не брезглив, я трупы вскрывал, я видел, как ришту выматывают (а это омерзительное зрелище, скажу я вам), — и сохранял спокойствие, но в тот момент меня попросту вырвало, реально вырвало. Не удивлюсь, если после той рекламы продажи напитка упали раза в три-четыре. У меня, во всяком случае, на «Спрайт» теперь устойчивый рвотный рефлекс, и, видимо, это уже на всю жизнь. С тех пор я всем напиткам предпочитаю старый советский «Буратино» местного разлива, в тёмных Чебурашках, с этикеткой полумесяцем, — его, по крайней мере, не рекламируют.

Одно воспоминание потянуло за собой другое (правда, более приятное). В начале 90-х, когда здоровья у меня было побольше, а ума — поменьше, мы, как все студенты, иногда любили погудеть. Был кризис, нормальных напитков не продавали. В ларьках лежало в основном креплёное вино «Анапа», семь рублей за фугас. Пить его было возможно, но затруднительно, и мы разбавляли его лимонадом в пропорции один к одному. Получившаяся смесь именовалась «Буратино в Анапе». Накрывала она дико и сразу. Странно, что никто не додумался выпускать её в промышленных масштабах — в ту пору, на волне алкогольного дефицита, возникали самые удивительные алкогольные «гибриды». Да… Чего не сделаешь ради науки!

Между тем становилось уже по-настоящему жарко. Прохожие были снулые. Дважды нас догоняли поливальные машины, но все заворачивали: на проспекте Ленина и на Сибирской (бывшей Карла Маркса) меняли дорожное покрытие, там тарахтела техника и чернели раскопы. В проломах виднелся старый асфальт — четыре-пять слоев. Надо же, а я и не замечал, как глубоко погрузились дома. Меня пошатывало. Танука шла молча, не глядя по сторонам, изредка хваталась за жужжащий телефон, читала SMS и что-то строчила в ответ — ни разу не заговорила и ничего не отправила первой. Минут через десять мы были уже возле пединститута, на перекрёстке Сибирской и улицы Пушкина.

Михалыча несло.

— Кстати, а вот: обратите внимание на угол здания, — как заправский экскурсовод, говорил он, указывая на первый корпус — Видите, где вход? Что это, как не замковая башня? Две стены, шатровая крыша, круглые бойницы наверху…

— Это слуховые окна.

— Можешь называть как хочешь, суть от этого не меняется. А на другой стороне улицы? Прямо напротив? А? Нет, вы только посмотрите!

Мы с Танукой дружно повернули головы и вперились в зелёное здание с угловой башенкой, увенчанной крутым чешуйчатым куполом, похожим на еловую шишку.

— Типичная навесная бойница! — прокомментировал Михалыч. — И что характерно — аккурат напротив первой. Если оборонять въезд в улицу, лучшей позиции не найти.

Тьфу, пропасть!.. Да что за человек такой Михалыч — из любой мухи раздует слона! Я сто раз проходил мимо этих зданий и ни разу ничего не замечал, ни о чём таком не задумывался, в любое другое время просто не обратил бы внимания на его слова, но сейчас мне почему-то стало не по себе. Я протянул руку за спину и пошевелил пальцами:

— Танука, дай глотнуть…

Пальцы ощутили холодок отпотевшего пластика. Я глотнул — малость полегчало, круги перед глазами исчезли.

— Если вы не против, сделаем крюк, а? — предложил Артур. — Спустимся немного к Каме, я вам ещё кое-что покажу, пару мест, это очень интересно, вот увидите.

— Идём? — Я посмотрел на Тануку.

— Всё равно делать нечего, — поддержала меня та. Башни подстерегали нас везде — на Кирова, на Ленина, на Комсомольском. Особенно нас заинтересовало здание без вывески и номеров между домами номер двенадцать и шестнадцать на улице 25-го Октября, у Оперного театра; со стороны оно казалось классическим замком, выстроенным по всем канонам фортификационного искусства, исключая разве что пробитые в стенах окна.

— А знаете, что здесь? — спросил Артур, выдержал паузу и торжественно объявил: — Управление ФСБ! И посмотрите на башни: такие же, как в пединституте! Зуб даю, их проектировал один человек.

Мы молчали. А Михалыч раз за разом совал нос в записную книжку и называл новые адреса:

— Сибирская, сорок десять, — дом с угловой башенкой. Компрос, сорок девять, — дом, фланкированный башнями по обеим сторонам. Там же, напротив — дом номер сорок восемь, здание Горэнерго — просто огромная башня! На Белинского, возле пожарной части, построили башню с часами, а зачем? До сих пор не знаю, что за антенна установлена на здании банка «Уральский финансовый дом» на Ленина, а зданию лет тридцать… А что нагородили на крыше по Карпинского, семьдесят семь, — это вообще не опознать! И знаете, я заметил: если около старого здания с башней строят новую высотку, она тоже обязательно будет с башней! Бот здание областного центра медицинской профилактики, на Пушкина, восемьдесят три, оно тоже с башней. Но как только её заслонили дома, чуть ниже сразу выросло другое здание — высоченное, с башенкой, куполом и шпилем в виде кадуцея.