Запретные цвета - Юкио Мисима

Он увидел Юити и попытался прошмыгнуть за ним и сбежать, но Юити схватил его за запястье. Вытащил его во двор и двинул кулаком прямо в челюсть. Студент упал плашмя на спину в заросли травы у стены. Юити бил его по лицу снова и снова.

Это было незабываемое происшествие для Ясуко. Этой ночью Юити остался дома с женой. Она поверила в его любовь окончательно. И неудивительно! Юити кинулся защищать ее, потому что любил ее. Юити охранял покой и порядок своего жилища.

Физически крепкий и надежный супруг, Юити ничего не сказал своей матери о том, что произошло. Кто знает, по какой тайной причине он стыдился похвастаться своей силой. На то имелось два объяснения. Во-первых, тот студент оказался красавцем. Во-вторых, и для него это было существенно, этот студент вынудил его увидеть воочию горькую правду о том, насколько сильно можно желать женщину.

После этого у Ясуко не было в октябре месячных.

Десятого ноября после лекций Юити сел в пригородную электричку, чтобы встретиться с женой на одной из станций. Поскольку они собирались нанести визит, то на занятия он пошел в костюме. Вдвоем они направлялись в дом одного известного гинеколога по рекомендации лечащего врача матери Юити. Будучи заведующим гинекологическим отделением, он четыре дня в неделю посещал госпиталь при университете, а по четвергам и пятницам всегда принимал на дому в специально оборудованном кабинете. Это был мужчина в самой ранней осени своего возраста. Юити долго сомневался в целесообразности сопровождать свою жену к доктору. Ведь с ней могла бы сходить его мать. Лаской Ясуко уговорила его поехать вместе с ней, а причин отказаться от этой навязанной роли у него не нашлось.

Перед элегантным, в европейском стиле домом стояли на площадке автомобили. В темной гостиной с камином они ждали своей очереди.

В то утро выпал иней, после полудня было довольно холодно. В камине потрескивал огонь. В комнате попахивало брошенной перед очагом шкурой белого медведя. На столе стояла большая ваза в стиле клуазоне[23]с букетом желтых хризантем. В гостиной было сумеречно, на эмали темно-зеленой вазы нежно мерцало пламя очага.

Когда они вошли, в гостиной на стульях сидели четыре посетителя: женщина средних лет со служанкой и молодая женщина с матерью. Прическа женщины постарше выглядела так, будто она только что вышла из парикмахерской. Она держалась чопорно, боясь обрушить с лица тяжелый слой грима. Казалось, что забеленное пудрой лицо разойдется трещинами, улыбнись она хотя бы разок. Ее махонькие глазки словно бы подглядывали из-за стены этого слоя пудры. Ее «лакированное» кимоно, унизанное голубенькими ракушками, а также пояс, накидка, громоздкое кольцо с бриллиантом и пряные духи соответствовали расхожему представлению о том, что считается в обществе экстравагантной роскошью. На коленях ее лежал открытый журнал «Лайф». Она близоруко склонилась над страницей с мелким шрифтом и шевелила губами во время чтения. Иногда машинально смахивала несуществующие волоски, будто это свисали паутинные нити. За спиной у нее на маленьком стуле присела служанка, которая всякий раз на обращение к ней хозяйки отвечала с подобострастным выражением: «Да!»

Другая парочка мельком, с легким презрением поглядывала на своих соседей. На дочери был пурпурный костюм с крупным рисунком раскиданных стрел, а на матери — полосатый креповый наряд. Девушка — трудно сказать, была ли она замужем или нет, — то и дело заголяла белое хрупкое запястье, когда поднимала кулачок, похожий на лапку лисенка, и, отвернувшись в сторонку, смотрела на маленькие золотые часики.

Ясуко ничего не видела, ничего не слышала. И хотя она щурила глаза, глядя на огонь в камине, нельзя было сказать, что она смотрела именно на него.

Уже несколько дней, кажется, ее ничто не занимало, кроме головной боли и тошноты, легкой лихорадки и головокружения и какого-то особенного трепета. Девушка, поглощенная переживанием всех этих симптомов, была искренна и бесхитростна — словно кролик, который уткнулся носом в свою кормушку.

Ушли двое прежних пациентов, настала ее очередь. Ясуко упросила Юити сопроводить ее в смотровой кабинет. Они прошли через коридор с тяжелым запахом дезинфекции. Потянуло прохладным сквозняком, Ясуко окатило ознобом.

— Прошу, входите! — раздался из кабинета спокойный голос профессора.

В картинной позе, будто на портрете, профессор восседал на своем стуле у дверей. Рукой, промытой антисептическим раствором, беленькой и сухонькой, костлявой, почти абстрактной, он указал посетителям место, куда они могли присесть. Юити упомянул имя их общего знакомого и представился. На столе сияли ровными рядами похожие на инструменты дантиста хирургические щипцы для выскабливания. Однако первое, что бросилось в глаза, когда они вошли в кабинет, была жесткая кушетка для медицинского освидетельствования какой-то ненормальной, противоестественной формы. Она была выше обычной кровати, по обе стороны от нее по диагонали крепились кожаные стремена. Юити подумал о чопорной даме средних лет и молодой леди с акробатической фигурой, которые только что возлежали на этом сооружении. В некотором смысле эта уродская лежанка была метафорой судьбы. Откуда возникла эта мысль? Даже при наличии конструкции подобной формы и бриллиантовое кольцо, и парфюм, и кимоно с раскиданными блестящими голубыми ракушками и розовыми стрелами были совершенно бесполезны и бессильны противостоять судьбе. Юити вздрогнул, когда представил Ясуко прикрепленной к этому непристойному холодному железу лежанки. Ясуко деликатно отвела глаза от кушетки и присела.

Юити вкратце рассказал о симптомах болезни со слов своей жены. Профессор сделал знак глазами. Юити оставил Ясуко в кабинете и вышел в приемную. Там никого уже не было. Он присел на комфортный стул. Не усидел на нем. Перебрался в деревянное кресло. На нем тоже не сиделось. Он не мог отрешиться от мысли, что Ясуко лежит на той кушетке.

Он облокотился на камин. Вынул из внутреннего кармана два письма, которые пришли на его имя сегодня утром. На занятиях он уже просмотрел их мельком. Одно было от Кёко. Другое письмо пришло от Кабураги. Оба письма доставили одновременно; оба были примерно одного содержания.

С того дождливого вечера Юити трижды встречался с Кёко и дважды с госпожой Кабураги. Последний раз он виделся с ними в одно время. Разумеется, ни одна из женщин не знала о присутствии соперницы. Это было подстроено по наущению Сюнсукэ.

Юити перечитал письмо от Кёко первым. Строки ее переполнял гнев. Это выдавал даже мужской нажим почерка.

«Вы изволили посмеяться надо мной! — писала Кёко. — Я старалась не верить в то, что вы обманываете меня. Когда вы возвращали мои туфли, вы подарили мне два редких носовых платка. Я была очень счастлива, всегда перестирывала их и носила с собой в сумочке. Однако когда я встретилась с госпожой Кабураги на другой день, я увидела, что она пользовалась такими же платками. Мы обе заметили это сразу, однако промолчали. Ведь женщины — зоркие натуры, тотчас примечают похожие вещи. Кроме того, полагаю, что была куплена дюжина или полдюжины таких платков. Вы дали ей четыре, а мне два? Или вы подарили ей два, а остальные достались еще кому-то?