Книга секретов - Жаклин Уэст

Чердак. Вот где она ее видела. Она лежала в груде заплесневевших коробок и пароходных кофров, которыми, по всей видимости, никто не пользовался не один десяток лет. И вот теперь она снова кому-то служила. Сердце Олив сжалось, словно кулак. Да – молодой человек побывал на чердаке. Где он еще побывал? И что еще он мог найти?

Дрожащими руками Олив откинула проржавевшие защелки и заглянула в старую кожаную сумку.

Та была полна банок. Ее банок.

Тут были и индиго, и алый, и черный, и белый, и желтый. А рядом лежали заткнутые пробками бутылки поменьше, полные ярких, непрозрачных оттенков – куда насыщеннее и красивее, чем те их варианты, что смешала она. Краски. Олив потрясла сумку, чтобы бутыли откатились в сторону. На дне лежала пачка бумаг, скрепленные скотчем швы отразили робкий серый свет, падавший от входной двери. Живот Олив скрутило. Она сгребла тяжелую кожаную сумку и с трудом поднялась на ноги.

Оставалось еще найти вторую сумку – ту, которая дергалась и скулила. Откуда-то от дальней стены дома донесся слабый глухой удар.

Олив нырнула в угол, где стоял тяжелый деревянный ящик с откидной крышкой. Выронив кожаную сумку, которая брякнулась на пол со стеклянным стуком, Олив подняла крышку обеими руками. Внутри, наполовину спрятанный под нарубленными дровами, лежал завязанный веревкой мешок. Когда Олив вынимала его, мешок пинался и вырывался. И мешок, и веревка были нарисованы: вблизи можно было разглядеть тончайшие мазки кисти, изображавшие тканые волокна. Олив прижала мешок коленом к полу, чтобы тот не запрыгнул на свое место в ящик, и попыталась развязать веревки. Но не только узлы оказались хитрыми – стоило только чуть-чуть ослабить нарисованный шнур, как тот тут же затягивался обратно. Олив знала: молодой человек может скоро вернуться. В отчаянии она пробежалась взглядом по инструментам на стенах. Между небольшой пилой и чем-то, похожим на металлический шпатель, висел ряд ножей. Не выпуская извивающийся, дергающийся мешок, который теперь еще и нетерпеливо рычал, Олив схватила самый маленький нож. Она перерезала веревки и отшвырнула их на пол, где те поспешно свились заново и заплелись в узлы. Олив рывком распахнула торбу.

Ее кожи коснулся теплый оранжевый мех. А поверх туго завязанного, на манер намордника, рта на нее уставились ярко-зеленые глаза.

Тщательно, стараясь не вспороть ничего, что этого бы не заслуживало, Олив перерезала шнуры, стягивавшие лапки Горацио, и освободила его от кляпа. Она выронила нож, который быстро вспорхнул на свое место на стене.

– Горацио, – прошептала она. – Я так рада тебя видеть. Ты в порядке?

– Ничего не в порядке, – прошипел кот. – Надо выбираться отсюда.

Прежде чем Горацио успел возразить, Олив сгребла увесистого кота обеими руками и неуклюже поспешила к двери. Молодого человека нигде не было видно. Вместо того чтобы возвращаться по собственным следам, Олив украдкой обогнула дом. Затем она бросилась бежать в лес, держа в охапке Горацио.

– Моя героиня, – сухо сказал Горацио, болтаясь у Олив в руках. – Не соблаговолишь ли ты теперь-то опустить меня на землю? Ведь не зря у большинства живых существ четыре ноги, а не две.

Олив опустила Горацио на толстый ковер желтых листьев.

– Благодарю, – сказал кот. Его яркие глаза оглядели лес. – Туда, – объявил он и припустил быстрой рысью. Олив со всех ног устремилась следом.

– Горацио, что происходит?! – задыхаясь, выпалила она на бегу. – Там на чердаке портрет, и еще есть другой ты, но он просто краска, и тот бездомный человек, наверное, пользовался тобой, чтобы выходить из картин, а ты – я имею в виду, другой ты – на самом деле не избавился от красок и инструкций, как их делать, потому что они у того человека, и другой ты сказал, что это я вырыла подкоп во дворе, но это не я, и я…

– Олив… – перебил ее Горацио, когда девочка замолчала, чтобы набрать воздуха, – не могла бы ты все же приберечь это выдающееся по своей невнятности объяснение до той поры, когда нам не будет грозить непосредственная опасность? – Кот остановился, подергивая ушами и усиками. Он взял чуть правее, прежде чем снова пуститься бежать. – А что до того, что происходит… У меня было более чем достаточно времени, чтобы обдумать этот вопрос, коль скоро последние несколько дней я провел связанным в мешке из-под картошки, где других развлечений несколько недоставало. И вот что я свел воедино: Аннабель действительно выкопала ход в туннель, но она не взяла ни одной банки.

– Почему нет?

– В этом не было бы никакого смысла. Она не смогла бы переправить банки Олдосу в Иные места. Ей нужна была ты, чтобы сделать это.

Неприятные воспоминания вцепились в Олив, словно нарисованный орляк: медальон с последним портретом Олдоса, который она принесла Аннабель прямо в руки. Гримуар, которому она, сама того не зная, позволила водить себя по дому, пока не освободила Аннабель вновь…

Олив впилась ногтями в ладони.

– Она точно знала, что я буду делать, – тихо произнесла Олив. – Она всегда знает.

Горацио посмотрел на нее не лишенным доброты взглядом.

– Она понимает, как работает твой разум, Олив. В некотором роде вы с Аннабель очень похожи. Вы обе умны. Вы обе верны. Вы обе безрассудно упрямы. – Он выгнул мохнатую бровь. – Аннабель догадалась, что ты вынесешь краски и бумаги из туннеля, а там дом смог бы привести тебя точно туда, где он хотел тебя видеть. Именно сюда.

Олив на бегу посмотрела на пасмурное серое небо. Под ее взглядом оно, казалось, стало еще темнее – точно так же, как потемнели небеса, когда Олив впервые посетила Иные места, когда Олдос МакМартин следил за своими нарисованными мирами, управляя ими, заставляя ветер подниматься и деревья шуметь…

– Он властен над этим местом, ведь так? – спросила она Горацио, хотя ей и не нужен был ответ. Она обернулась через плечо на лес, на ветви, шелестящие под порывом внезапного ветра. Он мог заставить ветер дуть, а небо – почернеть, а каждый золотой листик – танцевать в воздухе…

– Это ведь он, да? – прошептала она.

Горацио замер на полушаге и обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза.

– Молодой человек из хижины. Он… – почему-то Олив не могла закончить предложение. Она вдруг поняла, как чувствовали себя Мортон и его соседи, опасаясь произнести это имя вслух, когда его обладатель мог таиться в каждой тени, даже если его никто не видел.

И Горацио закончил фразу за нее:

– Да, Олив. Он Олдос МакМартин.

Как-то раз на ярмарке штата Олив разрешили прокатиться на карусели Tilt-A-Whirl[14]. Одного раза ей хватило. Остаток дня она бродила с головой набок, борясь с тошнотой и головокружением и стараясь ни во что не врезаться. Сейчас, продираясь через папоротник за пушистым хвостом Горацио, Олив чувствовала себя так, словно застряла на этой карусели, которая может никогда не остановиться.