Во все Имперские ТОМ 12. Финал - Альберт Беренцев

тебе взаимовыгодный союз. Через две минуты мои силы покинут меня. Таково пророчество, и такова сущность Крокодила. Крокодил — временный. Но я уверен, что ты способен помочь мне обойти это ограничение. Я хочу стать вечным Крокодилом. И быть им вечно. И еще хочу есть магократов. Ежедневно и регулярно. Я привык хорошо питаться. Короче говоря, у меня есть ГОЛОД. А у тебя — ЯРОСТЬ. И мы можем объединить одно с другим, к нашей общей пользе. Вот мое предложение к тебе. И если ты его отвергаешь...

— НЕТ, — взвизгнул Либератор, он так разволновался, что все его тело заходило дурно вонявшими пузырями, — Я СОГЛАСЕН. Я ЗНАЮ, О ЧЕМ ТЫ. Я СМОГУ СОХРАНИТЬ НАВЕЧНО ТВОЮ КРОКОДИЛЬНОСТЬ. НО НЕ ТВОЮ БОЖЕСТВЕННОСТЬ.

— Божественность мне нахрен не нужна, — ответил я, — Я просто хочу жить долго. И счастливо. И жрать АРИСТО. А больше мне ничего не нужно.

Либератор все еще не верил, чудище теперь часто и жадно задышало, от Либератора шел жар, он истекал каким-то потом, состоявшим из чистого дерьма...

— ДОКАЖИ МНЕ! — потребовал Либератор, — ДОКАЖИ, ЧТО НЕ ВРЕШЬ! УБЕЙ АЛЁНКУ. И Я ДАМ ТЕБЕ ВСЁ. ДА-ДА. ЭТО В МОЕЙ ВЛАСТИ.

— С удовольствием, — кивнул я.

Алёнка улыбалась кровавым ртом. Сука явно думала, что я блефую, что это какой-то хитрый план...

Но хитрых планов больше не было. Теперь все было просто и ясно.

Разве что Либератор мог меня кидануть... Но если и так, то кинет он меня разве что потому, что не осилит сохранить мою крокодильность. А никак не из злого умысла — ибо Либератор точно не откажется получить Крокодила себе в слуги.

Либератор был крайне расчетливым политиком, что бы про него не болтали, и как бы ни был ужасен его внешний вид. Если бы он не был политиком — то не захватил бы весь мир целиком.

Но я рисковал сейчас, да. Однако полагал риск полностью оправданным.

Ставкой в этой игре была вечная жизнь, вечная МОЩЬ и вечный кайф для меня... Чего же боле?

Это было всё, что мне нужно.

Я подошёл к Алёнке и одним ударом вырвал ей сердце.

— Мразь! — взвизгнула бывшая богиня, в её глазах на миг метнулся страх.

А потом она упала в снег, мертвая, с разорванной грудью...

Её сердце еще билось у меня в ладони, но ауры из него мне было не выжать. Алёнка совсем обессилела. Либератор уже выжрал из неё почти всю магию до меня. А сообщение, которое отправила мне Алёнка, видимо лишило богиню последних сил...

Так что из сердца Алёны Оборотнич я впитал лишь несколько вялых искорок, которые только раззадорили мой голод.

Либератор же тем временем расхохотался:

— БЫТЬ НЕ МОЖЕТ... НЕ ВЕРЮ! УДАЧА, ВЕЛИКАЯ УДАЧА! КРОКОДИЛ СО МНОЙ.

— Да, я с тобой, — я отбросил Алёнкино сердце и указал на труп девушки, — Теперь выполняй свои обязательства, большой парень.

Либератор снова весь задрожал от волнения, его ухмылка стала такой широкой, что он теперь напоминал слепленную из дерьма жабу.

Монстр указал мне на висевший в воздухе магический кокон:

— РЮРИК. УБЕЙ РЮРИКА. ТЫ СМОЖЕШЬ! КРОКОДИЛ — ЕДИНСТВЕННЫЙ, КТО МОЖЕТ УБИТЬ ЕГО. ПЕРВОМИФ НЕ ВРЁТ.

— Хорошо.

Я бросился на кокон Рюрика, который очевидно так и не покорился Либератору.

Но для Крокодила этот кокон проблем не составлял, тем более для Крокодила тысячного ранга...

Я в клочья разорвал магию Рюрика, в коконе показалось перепуганное личико ребенка.

— Фузиш! — воскликнул Рюрик, как будто моля меня.

— Я тебе не фузиш, дерьма кусок, — ответил я, — А ты — никакой не ребенок. А тварь из безвременья. Демон, вылезший из промежности другой демоницы — Алёны.

Рюрик пытался сопротивляться, он взмахнул ручками, потом скастовал какой-то разноцветный файрболл.

Я вырвал его сердечко за одну секунду.

Тельце ребенка тут же утратило всю магию и кулем повалилось в снег.

А я сжал в руке Рюриково сердце, источавшее волны магии и сиявшее в моей руке всеми цветами, как новогодний фейерверк...

И я пожрал магию Рюрика.

И вот тогда пришёл КАЙФ. Настоящий, чистый, божественный.

Это было как миллион оргазмов одновременно.

Меня перекрыло, по моим венам струилось чистое счастье, я упал в снег на колени...

И голос Либератора показался мне далеким и глухим, наслаждение было столь всепоглощающим, что я почти ничего не соображал.

— ХОРОШО. ХОРОШО! ТЕПЕРЬ ПЕРВОДРЕВО, ДРУГ. ДАЙ МНЕ МАТЕРИАЛЬНОЕ ПЕРВОДРЕВО. ТЫ ЗНАЕШЬ, ГДЕ ОНО. И БЕЗ НЕГО Я НЕ МОГУ ТЕБЯ СПАСТИ. ПЕРВОДРЕВО. ДАЙ! ДАЙ! ДАЙ!

Либератор задайкал, как младенец, требующий мамкину титьку.

— Возьми сам, — прохрипел я, в изнеможении заваливаясь на землю, — И не мешай мне наслаждаться. А знание о Перводреве — в моей голове.

Я не сопротивлялся, я открыл Либератору свой разум...

Целиком и полностью.

Я был сейчас в раю. Зачем сопротивляться в раю? Кому сопротивляться?

Кайф струился по всем моим чакрам, я сейчас был чистым солнечным светом...

Высшая цель жизни была достигнута.

Всё.

Больше не к чему стремится, незачем и не с кем воевать.

Меня уже даже не волновало, сможет ли Либератор сохранить мою Крокодильность.

Красная вспышка метнулась перед моими глазами, но тут же погасла.

А я купался в потоках вечности, я даже не знал, сколько времени прошло. Меня так мощно вштырило от ауры Рюрика, что само понятие времени потеряло смысл...

Вроде бы Либератор достал все знания из моей головы.

А потом вроде бы на площади появились радикальные масоны — сразу целая толпа.

Они что-то принесли Либератору...

Наверняка Перводрево — Алёна же сказала мне, где оно, а Либератор вынул эту информацию из моей головы.

Но меня всё это не волновало.

Просто банально похуй.

— НАКОНЕЦ-ТО! НАКОНЕЦ-ТО! МОЁ!

Либератор взревел, как бешеный орган или стадо слонов.

— Я ВКУШАЮ ПЕРВОДРЕВО! ОНО СО МНОЙ. ОБА ДРЕВА — МОИ.

Последовал ряд красных вспышек, в них утонул весь мир...

Кто-то что-то делал.

Меня куда-то тащили.

Здесь были просто сотни людей — радикальных масонов...

Все что-то орали.

— ЧУЙКИН — ИЗМЕННИК! ПРЕДАТЕЛЬ! ТЫ РАЗБИЛ МОЕ СЕРДЦЕ. РАЗОРВИТЕ УБЛЮДКА НА КУСКИ.

Я услышал крики Чуйкина, но его быстро уничтожили...

Знание о том, что Чуйкин — предатель, Либератор вероятно также извлек из моего мозга.

— КРОКОДИЛА — КО МНЕ! КРОКОДИЛ — НАЗОВИ МЕНЯ БАТЕЙ.

— Отвали... — прошептал я одними губами.

Меня снова куда-то тащили...

— НАЗОВИ МЕНЯ БАТЕЙ, — повторил