Игрок 1. Что с нами будет? - Дуглас Коупленд

Люк закатил глаза:

— Для чудовища ты говоришь как-то уж слишком красиво.

Берт резко обернулся к Люку:

— А ты помолчи. — Он повернулся обратно к Карен. — Карен, ты мне нравишься. И быть может, именно сегодня ты наконец проснешься от долгого мертвого сна, которым была твоя жизнь до этой минуты.

— То есть ты утверждаешь, что почти сорок лет я спала? И что же я делала все это время?

— Я не знаю. Ты была частью мира — пребывала во времени, но не в вечности. Я слышу голос твоей души, Карен. Тихий голос, похожий на скрипы и стоны старого дома, который легонько смещается на фундаменте. В моем сердце он ощущается, как то мгновение раз в году, когда ты выходишь на улицу, вдыхаешь воздух и понимаешь, что пришла осень. Только это не осень, Карен. Это вечность. Разбери баррикаду и посмотри, что происходит за дверью. Посмотри на этот пугающий и сияющий новый век, в котором солнце обжигает глаза невинных, в котором оно полыхает когда и где хочет, и ночь уже не дает передышки. Где в таком месте найти милосердие? Где найти правильный путь? Грядет анархия. Офисные небоскребы обрушатся, и, когда мы начнем разбирать обломки, мы увидим, что люди, бывшие внутри, спрессовались в бриллианты под давлением всеразрушающей силы. Бриллианты — это их души.

Люк услышал шаги — в зал вошли Рик и Рейчел.

— Ага, — сказал Берт. — Вот и наши голубки.

— Слушай, ты… Берт, — с ходу проговорил Рик. — А как ты забрался на крышу бара?

— Там у восточной стены припаркован грузовичок с автоподъемником.

— Вот как все просто, оказывается.

Рейчел спрашивает у Карен:

— Карен, а вот так оно все и бывает в снах?

— Что? Ты о чем?

— Ну вот как сейчас. Света нет, но все продолжается. Продолжает происходить. Так оно все и бывает в снах?

— Ты что, никогда не видела сны?

— Может, и видела, просто не помню. Сновидения, они для нормальных людей. А я просто сплю.

— Это грустно.

— Почему грустно?

— Потому что… — Карен на секунду задумывается. — Потому что сны — это часть нашей жизни. Если ты видишь сны, значит, ты живешь.

— Я думаю, что сновидения — это биологическая реакция на вращение планеты. На тот факт, что на Земле есть день и ночь.

— Ты несправедлива к сновидениям. Их нельзя аккуратно разложить по полочкам. Они бывают волшебными и прекрасными.

— Но если ты принимаешь хорошие сны, значит, ты должен принять и кошмары, а кошмары, я знаю, это очень плохо. И если сны — это так замечательно, то почему же никто до сих пор не изобрел лекарственный препарат для стимуляции хороших снов? Снотворное — да, оно есть. Но это, чтобы заснуть. А чтобы видеть хорошие сны? Кто-нибудь занимался этим вопросом?

Лицо Рика, склонившегося над круглой лампой с горящей свечой внутри, как будто светится оранжевым светом. Рейчел смотрит на Рика. У него видны зубы, но уголки рта подняты вверх, и Рейчел понимает, что он ей улыбается.

— Нет, Рейчел, это не сон, — говорит он. — Это реальная жизнь, наяву. Здесь и сейчас. Ты. Я. Мы. И эти свечи… как в том мультфильме. Как будто мы в ресторане едим спагетти с Леди и Бродягой.

Рейчел уверена, что теперь она без труда отличит Рика от Люка. В данный момент она узнает Рика по голосу. Рика — отца ее будущего ребенка, которого они сделали вместе буквально десять минут назад.

Пока Рейчел помогает Рику расставлять и зажигать свечи, она размышляет о том, почему он захотел сделать с ней вместе ребенка. Потому что она красивая? Потому что он в нее влюбился? Потому что он «кобель», как называет это ее мама? Кобель — это значит самец собаки. Но как человек может быть собакой? Или наоборот? Но если бы это было возможно, что плохого в том, чтобы стать собакой? Папа Рейчел говорит, что, если бы домашние кошки были в два раза больше размером, их скорее всего запретили бы держать дома и пришлось бы их перестрелять, но, если собаки стали бы даже в три раза больше размером, они все равно остались бы друзьями человека. Наверное, в этом и заключается разница между собакой и кошкой.

Рейчел проигрывает в памяти все события, произошедшие за последние полчаса. В голове как бы идут две дорожки: нормальные воспоминания и резервные копии, созданные мозжечковой миндалиной. Когда Рик попросил Рейчел помочь ему разобраться с протечкой токсинов, она с радостью согласилась. А потом в ее жизнь вошло нечто новое, нечто такое, что она не могла объяснить с рациональных позиций. Рик забрался на какие-то пластиковые ящики, а Рейчел держала его за ноги, чтобы он не упал, пока будет закрывать окошко. Но когда он закончил, он не торопился слезать — и Рейчел не отпустила его. Она продолжала держать его ноги, хотя в этом уже не было необходимости. Рейчел откуда-то знала, что, если сейчас отпустить Рика, она что-то упустит в жизни — что-то такое, что может и не повториться. Она чувствовала… да, в этом-то все и дело. Она чувствовала. У нее были чувства, но не было слов, чтобы описать эти чувства. Вот так, наверное, и живут все нормальные люди: не понимают, что с ними творится, импровизируют, пытаются как-то обозначать вещи, не поддающиеся обозначению.

Рейчел подумала: «Ну, ладно, Боже. Сегодня я столько раз слышала о тебе. Я обращусь к тебе только раз, так что слушай внимательно. Дорогой Господь Бог, пожалуйста, дай мне знак, что испытывать подобные чувства — это и значит быть человеком. Дорогой Господь Бог, пожалуйста, дай мне знак, что испытывать подобные чувства — это и значит быть женщиной. Дорогой Господь Бог, я тебя очень прошу, сделай так, чтобы я стала как все — хотя бы раз в жизни. Всего один раз, сейчас, и больше я никогда не буду ни о чем просить. Я тебя больше не побеспокою. Может, я даже в тебя поверю. Но если ты собираешься выполнить мою просьбу, сделай это сейчас. Потом будет уже не нужно. Пусть все случится сейчас, пока я стою в этой кладовке, в коктейль-баре отеля в аэропорту, в самом начале двадцать первого века, в центре североамериканского континента. Пусть все случится сейчас, когда я держу ноги этого человека, чувствую, как напрягаются его мышцы, чувствую исходящее от них тепло. Я прикасаюсь к кому-то, и мне не хочется закричать, не хочется убежать — на самом деле мне хочется прямо противоположного. Вот так, дорогой Господь Бог. Это все, что мне нужно. И больше я ни о чем тебя не попрошу».

И Бог выполнил ее просьбу.

Рейчел оглядела бар в мерцающем свете свечей. Все молчали, и Рейчел сказала:

— Дома, когда все хорошо и есть настроение, мы иногда играем в «Скрабл». Только мы убираем несколько гласных, чтобы было сложнее и интереснее. У тебя здесь нет «Скрабла», Рик?

— Нет, «Скрабла» нет. Налить тебе еще имбирного эля?

— Спасибо, Рик.

Воздух в баре стал влажным, и Рейчел это не нравилось — влажность создавала неприятные ощущения, как будто к Рейчел прикасаются незнакомцы. Какая-то часть ее разума стремилась укрыться в «далеком прекрасном мире», но после недавних событий этот мир уже не казался таким привлекательным, как раньше. Рейчел решила, что она, наверное, уже забеременела — должна была забеременеть, потому что сделала все, что для этого нужно. А ребенка нельзя брать с собой в далекий прекрасный мир, потому что дети требуют непрестанного внимания и заботы. Плюс к тому, у Рейчел было странное ощущение, что уйти в этот далекий мир означало бы вернуться назад во времени, а это было бы неправильно. За последние пару часов Рейчел так хорошо продвинулась. Она заслужила право быть частью этого мира, мира нормальных людей. И Бог дал ей то, о чем она просила. Может быть, Бог — это и есть ее далекий прекрасный мир, просто раньше она называла его неправильно.