Тосканская графиня - Дайна Джеффрис

Тревога в груди Софии продолжала расти. Здесь что-то было не так, чувствовалось, что происходит нечто ужасное. Буонконвенто обычно был шумным, многолюдным поселением, даже когда началась война. А сейчас в нем не только поселилась пугающая пустота, но и в воздухе словно слышался непрерывный и странный ропот.

В конце концов они отправились обратно к центральной улице, а оттуда двинулись к Римским воротам[15] в южной части поселка.

И там они увидели…

Они увидели два трупа, покрытые багровыми рубцами, с черными пальцами, с лицами, представляющими собой сплошной фиолетовый кровоподтек. Комок подкатил к горлу Софии, мешая ей вздохнуть.

Анна вцепилась ей в руку, и так, прижавшись друг к другу, они подошли к небольшой толпе людей, которые молча смотрели на тех, кто висел на главных поселковых воротах. Теперь, не увидев их, невозможно ни войти в поселок, ни выйти из него. София в первую же секунду поняла, что один из повешенных – худенький мальчик, которого она всегда любила. А другой – партизан по имени Лодо. Чтобы не закричать, она зажала рот ладонью. Ей казалось, воздух вокруг нее пошел трещинами, в глазах помутилось, дома и люди куда-то исчезли, и больше она ничего не видела, кроме мертвого Альдо. В ужасе от страшного зрелища, часть толпы сдвинулась назад, другая же, напротив, теснилась все ближе, словно загипнотизированная горьким запахом смерти, тошнотворно-сладким, с металлическим привкусом запахом крови, смрадом экскрементов в ноздрях, и мертвящая тишина улицы нарушалась лишь криком грудного ребенка и непрекращающимся, едва слышным ропотом.

Не в силах более выносить этого зрелища, София на секунду закрыла глаза, а когда открыла снова, поняла, что она изменилась навсегда, в одно мгновение стала совершенно другим человеком, обитающим в совершенно другом мире. Эта вопиюще провокационная сцена возбудила в ней столь сильную ярость и столь сильное омерзение, что оба чувства без остатка заполнили все ее существо. София ощущала во рту соленую кровь, ее охватил такой жгучий гнев, которого она до сих пор еще никогда не испытывала. Она страстно желала сейчас одного: броситься вперед к повешенным, перерезать веревки, снять их тела, обмыть их несчастную, истерзанную плоть. Но София понимала, что этого делать нельзя. Внутри у нее все кипело, но ни в коем случае нельзя было показать, что она знала этих людей. Анна застыла на месте, и София крепко прильнула к ней, словно каждая из них без поддержки другой сразу рухнула бы на землю. Им как-то удавалось держаться на ногах, они стояли не двигаясь, не в силах поверить в то, что видят собственными глазами.

В сознании Софии теснились образы озорного, шаловливого малыша, которым когда-то был Альдо. Внутренним взором она видела, как он играет с маленькой тележкой или просто дурачится, бегая по деревне, вьющиеся волосы падают на лицо, закрывая один глаз, а другой полон радости и лукавого озорства – но ему всегда все прощали за одну только неотразимую, открытую улыбку. И видеть здесь его безжизненное тело со свесившейся набок головой и переломанными костями была так больно, что София и представить не могла, как это бывает. Она испытывала настоящую, физическую боль, словно все ее тело режут на куски, а она изо всех сил старается удержаться на ногах и не упасть. Нет, нужно подавить в себе эти чувства, скрыть свое горе, пока они с Анной еще находятся здесь, в этом страшном месте.

Она повернула голову и посмотрела налево и вверх: там в одном из окон с каменным лицом наблюдал за происходящим немецкий офицер, и его холодное безразличие подняло еще более свирепую бурю в ее груди. Кауфман. Его взгляд остановился прямо на ней. София ощутила такую ненависть, что уже не сомневалась в том, что способна убить этого человека. Она жаждала убить его. И в душе была уже так близка к этому, что сама испугалась.

София потащила Анну прочь.

– Пошли отсюда, скорее, – сказала она. – Нам надо срочно уходить.

– Не могу его так оставить. Еще немножко…

София, конечно, ее поняла, и они остались стоять, хотя это было слишком рискованно.

Позади послышался шум, там собиралась толпа еще больше. В ней София увидела Карлу: с совершенно безжизненным, помертвелым лицом она проталкивалась вперед.

– Кто ей сообщил? – прошептала София, но Анна даже не пошевелилась.

София ждала, что сейчас услышит пронзительный крик, но вместо этого сзади доносилось лишь неясное бормотание. Время для Софии словно остановилось, она с напряженным ожиданием не сводила с Карлы глаз, но та, будто в трансе, смотрела прямо перед собой как завороженная, принадлежащая этому миру, но словно выпавшая из него. Если кто-то разрушит эти чары, что тогда? Выдержит ли она или взвоет по своему бедному мертвому сыну? Не этого ли хотят от них немцы?

Потом она заметила Максин – та пробиралась сквозь толпу к Карле; вот девушка взяла Карлу за руку и, кажется, что-то сказала ей. Карла быстро заморгала, но у Софии возникло ощущение, будто та сейчас вообще ничего не видит. Потрясение настолько сокрушило ее, что Максин удалось увести ее за собой, подальше от этого ужасного зрелища, ее замученного единственного сына.

Охваченная внезапной яростной решимостью, София потащила Анну прочь, и они, спотыкаясь, поплелись вслед за Максин. В эту минуту София поклялась себе, что, сколько бы ни понадобилось на это времени, она сделает все, что в ее силах, чтобы избавить свою страну от этих гнусных непрошеных гостей. Гибель Альдо не останется неотомщенной. Страшная смерть этого милого, обаятельного мальчика, которого она знала с самого его рождения, не будет напрасной. Вспомнив про пистолет, который дал ей муж, София страшно захотела немедленно нажать на спусковой крючок.

Декабрь 1943 года

Отсутствие Альдо остро чувствовалось в каждой комнате этого дома. Волны всеобщего горя накатывали неожиданно и были невыносимы, день за днем потрясение повторялось вновь и вновь и переживалось будто впервые. Лукавая улыбка Альдо словно преследовала Софию; куда бы она ни шла, он всегда был рядом с ней; она все никак не могла поверить, что больше никогда его не увидит. Снова и снова София видела перед собой страшную картину повешенного юноши, это терзало ее душу. Ничто не могло облегчить этой боли в груди, а как сильно страдала Карла, одному богу известно. Всей душой София желала, чтобы поскорее вернулся домой Лоренцо: когда муж находился рядом, ей всегда было спокойнее. Она то и дело пыталась представить, как он вернется, войдет в дом и протянет к ней руки.

Едва познакомившись с Лоренцо, София сразу почувствовала, что рядом с этим уверенным в себе и в своей самодостаточности, всегда спокойным человеком, непринужденным в общении, легко и самой сохранять спокойствие. Военный комендант Шмидт, немецкий офицер, напросившийся к ним на обед в тот вечер, когда прибыла Максин, являлся полной ему противоположностью: этот человек, казалось, никогда не ощущал себя уверенно и комфортно.