Дури еще хватает - Стивен Фрай

Люди, их группы, движения, силы порою слепляются в шар, который укатывается в историю. А затем наступает время угасания огня. И какая-нибудь великая масса ссыхается, съеживается, точно лиловый, рыхлый нос Иды. Многие считают брит-поп и МБХ чем-то пустым, несущественным. Но черт подери, как весело было наблюдать их изнутри — изумленно и радостно.

Ныне и вот уже много лет клуб «Граучо» чист так (я о наркотиках говорю), что чище и не бывает. В уборных его и следов белого порошка не отыщешь; никто не сидит на стойке бара, шокируя вновь пришедших кошмарными, хоть и до жути смешными анекдотами. Лауреаты Премии Тёрнера в нем больше на ночь не запираются — с 1995 года. Однако выпить-закусить в клубе по-прежнему приятно. Теперь им управляет Берни Кац, Князь Сохо. Росту в нем (при высоких каблуках) — четыре фута, однако он способен не задумываясь влить в себя четыре, опять-таки, стакана выпивки, и хоть бы хны. Каждый год там проводится викторина (для которой я время от времени придумываю вопросы), вечеринка персонала, во время которой особенно уважаемые члены клуба исполняют обязанности официантов, кухонной обслуги, распорядителей и барменов, и «Представление для своих», позволяющее собирать деньги для бездомных Сохо. Висящие на стенах картины изобличают давнюю связь клуба с Херстом, Эмин и прочими. Вообще-то говоря, они неприметно привинчены к стенам, поскольку стоят теперь бешеных денег. Кто-то, быть может, и сожалеет о прежних днях, когда и дым стоял коромыслом, и спиртное лилось рекой, и кокаин у всех из носов сыпался, но ведь все течет, все изменяется. Придет время новой круговерти и крутизны — придет и тоже уйдет. Тем-то и хороша старость: ты начинаешь понимать циклическую природу моды, политики и искусства.

С середины 1980‑х я начал проводить за письменным столом более-менее значительное время, а после бродвейской и австралийской премьер мюзикла «Я и моя девушка» попал в лапы настойчивого, обладавшего мертвой хваткой продюсера по имени Дэн Паттерсон. Следует сказать, что было это еще до моих кокаиновых дней. Сейчас мы приглядываемся году к 85‑му, не то 86‑му.

Мы с Дэном познакомились, когда он сменил на Би-би-си продюсера радиокомедий Пола Мейхью-Арчера, чтобы приобрести затем известность постановками множества серий «Моей семьи», в которой играл звезда мюзикла «Я и моя девушка» Роберт Линдсей. С Полом я работал в нескольких сериях комедии «Специальные изыскания», играя злополучного, занимающегося независимыми расследованиями журналиста. Тексты писал Тони Старчет, а запись производилась, что для радио необычно, «на месте действия». Последнее означает, что Пол вместо того, чтобы использовать стандартные звуковые эффекты — гравийную дорожку и трехтекстурную лестницу (дерево, камень, ковер) для записи звука шагов, автономные дверцы автомобилей, двери спален и парадные двери, которыми были оборудованы студии, — решил разнообразия ради затаскивать звукозаписывающее оборудование на крышу «Бродкастинг-Хауса», или на улицу Портленд-плейс, или в какой-нибудь чулан, или в шумную редакцию радиопрограммы вроде «Часа женщины» или «Мира как целого».

Дэн Паттерсон приходил в студию, чтобы посмотреть, как идет работа, набраться опыта, и секунду спустя начинал бомбардировать меня вопросами. В Оксфорде, где его отец, Дэвид, был профессором гебраистики, Дэн видел наши кембриджские «Огни рампы» 1981 года и теперь цитировал наизусть огромные их куски. Совсем недавно он побывал в Америке, и там перед ним раскрылся, словно некий прекрасный цветок, новый мир импровизационной комедии. Теперь, вернувшись домой, он надумал стать продюсером. Мне еще не доводилось встречать такого неистово возбудимого, увлеченного, убедительного и полного решимости молодого человека.

Я и ахнуть не успел, как он уломал меня написать шесть радиокомедий для нового сериала, который должен был строиться на импровизациях, столь поразивших Дэна в Америке. Сериал получил название «Чья это строчка, в конце-то концов?» — оно обыгрывало название нашумевшей пьесы и фильма «Чья это жизнь, в конце-то концов?». Ведущим шоу стал Клайв Андерсон, который учился в Кембридже вместе с Гриффом Рисом Джонсом и прочими, но избрал свой путь, юриспруденцию, — он готовился к адвокатуре, был призван в коллегию адвокатов — или туда не призывают, а включают? В общем, он стал барристером.

Вторым и последним постоянным участником шоу был Джон Сешнс, феноменально одаренный имитатор (он регулярно появлялся в «Вылитом портрете»), чьи моноспектакли сочетали в себе пародию, глубокие познания и почти невероятные по живости и поэтичности тексты.

Это шоу пришлось его дарованию в самую пору. Он мог не сходя с места пересказать историю Красной Шапочки в манере Эрнеста Хемингуэя, или Д. Г. Лоуренса, или любого автора, актера, да хоть и рок-звезды, имя которой подбрасывал ему Клайв или кто-нибудь из помиравшей со смеху студийной публики. Все кто угодно — от Энтони Бёрджесса до Кита Ричардса, подхватывая попутно звезд мыльной оперы «Жители Ист-Энда» и «погодных» дикторов Би-би-си, — перемалывались в пыль жерновами его замечательного имитаторского искусства. Мало-помалу в шоу начали появляться и милейший Тони Слаттери, которого я знал по временам «Огней рампы», и Джози Лоуренс, чьей специальностью были импровизации текстов и музыки песен, — ей помогал в этом пианист Ричард Врэнч, также сотрудничавший с нами в Кембридже; его замечательный слух и талант импровизирующего аккомпаниатора и по сей день служат постоянным подспорьем для исполнителей лондонского клуба «Камеди Стор». Насколько я помню, — и ничто не заставит меня прослушать хотя бы минутную запись шоу, чтобы подтвердить это воспоминание, — сам я всего лишь стоял тогда у микрофона, повторяя «клево» да время от времени отпуская какую-нибудь шуточку.

Успехом шоу пользовалось замечательным, и вскоре его, как и множество других радиокомедий (включая «Специальные изыскания», переименованные по причинам, которых я не помню, в «С вами Дэвид Лэндер»), перенесли на телевидение. При этом я заартачился, с неохотой согласившись появиться в шоу лишь дважды. Оно прославило Джона, Тони, Клайва и Джози, сделав их имена известными в каждом доме страны, — ну, во всяком случае, в тех чистеньких сосновых домах, где обитали в ту пору телезрители среднего класса. Появиться вторично я согласился лишь потому, что вместе со мной должен был выступить Питер Кук. Мы оба слегка перебрали спиртного и чувствовали себя до крайности неудобно. Наисмешнейший из живущих ныне людей, мастер экспромта, обладатель самого блестящего остроумия, какое мне когда-либо встречалось, оказался решительно не подготовленным к испытаниям телевизионным шоу. То же можно сказать и о Питере. Шучу.

Думаю, расставленные по сцене стулья — вот чего я не смог снести. Подняться с такого — все равно что быть вызванным к доске в какой-нибудь кошмарной начальной школе. Мания стула (как-то неправильно это звучит) не покинула Дэна и в его чрезвычайно успешном шоу «Насмешка недели».

Зато другую программу, в которую запихал меня Дэн, — ну, особенно тужиться ему не пришлось — я придумывал сам. Называлась она «Субботний вечер с Фраем», ее и сейчас можно отыскать в интернете, и, хоть и не стоило бы мне говорить это, я по-настоящему ею горжусь. Все ее эпизоды до единого я в огромном приливе энергии написал за неделю с небольшим — думаю, мною владело настоящее вдохновение. Вся моя любовь к радио, любовь, которую я питал с самых ранних лет, вылилась в сочинение этих сценариев. Помогало и то, что в программе уже согласились участвовать Хью, Эмма и несравненный Джим Бродбент{66}.