Девять подвигов Сена Аесли. Подвиги 1-4 - Игорь Мытько

Только теперь Браунинг заметил круглого лохматого человечка, который тут же спрятал что-то у себя за спиной.

– Так эта… – прогундел Ромуальд, – если вам чаю, так он без сахара. А если кофе, так он кончился. Минералка вон есть.

Ромуальд, в отличие от отца Браунинга, не был сыщиком высокого уровня. Он не был сыщиком низкого уровня. И вообще он не был сыщиком. Зато он был вторым человеком после премьер-министра. Хотя человеком он тоже не был…

Так, стоп. А то мы совсем запутаемся. Попробуем сначала.

Когда-то Ромуальд работал простым домовым у рядового мага Тетраля Квадрита. В то время каждый маг имел в подчинении персонального домового. В обязанности этих беззлобных, угнетенных существ входило: подолгу спать, сплетничать о хозяине, воровать у него вещи и еду, жаловаться на тяжелую судьбину, мечтать о свободе и приносить почту с почты. Домовые добросовестно исполняли все, кроме последней, самой непосильной обязанности. Еще они любили хвалиться, кто из хозяев больнее дерется.

В действительности редко кто из магов хотя бы повышал голос на своего домовенка, но благодаря развитой системе оповещения в служивом народе ходили ужасные слухи о жестокости колдунов. Когда молодой домовой слышал степенные рассказы стариков «Мой-то вчерась опять горючей смолой окатил, а опосля каленым железом прошелся», то от зависти начинал врать что-то совсем кошмарное.

Постепенно в среде слуг крепло убеждение, что маги «чем дальше, тем озверелее» и «коли так оно дальше пойдет, то ну его лесом». Назревала типичная революционная ситуация: верхи ничего не знали, низы ничего не делали. И назрела.

А началось все как раз с Ромуальда. Однажды утром, когда он притащил своему хозяину утреннюю почту, то застал Тетраля в ярости.

– Ромка! – прошипел маг. – Ты когда убирать за собой научишься?

– Ась? – уточнил домовой, придерживая под жилеткой увесистую бандероль, которую он извлек из почты Квадрита и теперь изнывал от желания поскорее ознакомиться с содержимым.

Рассеянность слуги не ускользнула от внимания мага, который как раз репетировал гневную речь, посвященную преступлениям Мордевольта, и находился в возбужденном состоянии духа.

– Ромуальд! – возвысил голос Тетраль. – Я с тобой разговариваю!

– Будет сделано! – невпопад отрапортовал домовой, пытаясь понять, что это за штуковина такая упирается ему в ребро.

– Уже сделано! Ты опять устроил попойку у меня в спальне?!

Ромуальд закатил глаза. Он никогда не понимал чистоплюйства своего хозяина.

– Дык, вашбродь, это сестренка моя из деревни приехала, переночевать попросилась…

– А это что? – Тетраль потряс перед носом домового здоровенным полосатым носком.

Ромуальд поморщился. Носок был такого размера, что его гипотетическая сестренка могла поместиться в нем с головой. И тут же задохнулась бы, потому что хозяйка носка троллиха Шамба отличалась веселым нравом, но не аккуратностью.

– Ой, какие мы нежные, – проворчал он, – а за почтой самому сходить, так ноги отвалятся.

Домовой с чувством сплюнул и медленно направился к двери.

Это стало последней каплей.

– Во-о-он! – заорал Тетраль. – Чтобы духу твоего… И гадость эту забирай!

С этими словами маг запустил в Ромуальда полосатым носком.

– Раз так, – вскричал домовой, – то я вообще уйду! Ноги моей здесь…

– …не будет! – завершил Квадрит. – Если появишься здесь хоть раз, ни ног, ни рук у тебя не будет! Потому что я их тебе пообрываю! – и будущий премьер обидным заклинанием Коммерческим-агентам-вход-сто-рублей выкинул бывшего слугу на улицу.

– Ай! – только и успел сказать Ромуальд, вылетая сквозь дверь.

Приземлился он с угрожающим хрустом.

– Я же еще не приходил! – завопил он. – Рано мне руки-ноги ломать! Или что это я сломал?

Домовой извлек из-под себя изрядно помятую бандероль, из которой посыпались осколки, шестеренки и винтики.

– Ну вот, – огорчился Ромуальд, – такую хорошую вещь сломал, изверг! А я даже не понял, что это.

И освобожденный от своих обязанностей домовой швырнул пакет в сточную канаву. А между тем в бандероли находилось послание Мордевольта, в котором тот объяснял принцип действия той самой Трубы, просил прекратить бессмысленную травлю и предлагал самостоятельно испытать приложенный макет. Кто знает, как повернулось бы дело, если бы Квадрит получил посылку?[94]

Кардинально изменив историю магического мира, Ромуальд поднял носок и задумался. С одной стороны, последнее слово осталось за ним. С другой – это было всего лишь «Ай!». Можно ли считать «Ай!» полновесным последним словом? Домовой почесал затылок. Хозяин часто называл Ромуальда всякими последними словами, но они всегда звучали красиво и веско: «Доколе Ромуальд будет злоупотреблять нашим терпением?», «Ромуальд должен быть наказан!» или «Догоню – убью!»

– Нет, – решил бывший слуга будущего премьера, – так не пойдет!

И пошел сам, размахивая носком, словно знаменем.

– Доколе! – кричал он. – Свободу домовым! Конец кабале! Пускай сами носят свою почту!

Привлеченные громкими словами «доколе» и «кабала», к знаменосцу начали присоединяться другие домовые. Они давно скучали по настоящей заварушке, поэтому подхватили клич Ромуальда.

– И неча нас куском хлеба попрекать! – А то что ж это получается, братцы? – А я ему говорю: «Не брал я, вашбродь, вашего прокисшего сыра»! – Пущай сами потаскают свои газетки!

Страсти накалялись. Если бы на месте Ромуальда очутился Сен Аесли, он бы живо сообразил, куда направить энергию угнетенных, хотя и достаточно упитанных домовых. Но Сен еще не родился, а Ромуальд только начинал политическую карьеру, поэтому критический момент был упущен.

Сначала один из демонстрантов по имени Борисфен затронул любимую тему: рукоприкладство хозяев.

– А если она меня хучь пальцем тронет… – начал он угрозу, но его перебил сосед Леонидос:

– …то на куски развалится!

Дружный смех поддержал Леонидоса: все прекрасно знали, что хозяйка Борисфена – дветысячивосемьсотлетняя старушка Клео – мухи не обидит, даже если захочет. Домовой, который болезненно переносил шутки по поводу немощи старушки, прорычал:

– Развалится?! А знаешь, как она меня вчера звезданула? А вот так!