Марь - Алексей Воронков

– И кто ж такие сказки у вас придумывает? – спрашивает он.

– Да сами люди и придумывают, – ответила Эльга. – Вот эту сказку, к примеру, ребенок сочинил… Вам что, не понравилось? – насторожилась она.

– Да что ты, что ты! – поспешил успокоить ее Володька. – Если это еще и ребенок сочинил, то вовсе прекрасно…

Они замолчали. В такие минуты, говорят, на земле рождается любовь.

– Что-то пить захотелось, – чтобы нарушить затянувшееся молчание, проговорил Грачевский. – У тебя нет случайно водички?

Она указала ему на питьевой бачок, что стоял у входа.

– Ничего водица, – напившись и вытерев рукавом бушлата губы, сказал Грачевский, – вкусная… Да у вас все тут вкусное – и вода, и воздух, и… – Он смутился. Говорить или не говорить?.. Все-таки сказал: – Наверное, и губы девушек здешних такие же вкусные…

Она покраснела и опустила глаза.

– Скажи, у тебя есть парень? – неожиданно спросил Грачевский. Она как-то неопределенно пожала плечами.

– Не знаю… Вроде был… Мы с детства дружили, а теперь он… – Она вздохнула. – Пьет много… И дебоширит. Уже два раза его судили.

Володька покачал головой.

– А что пьет-то так? – спрашивает. – Или делать нечего?

Она снова вздохнула.

– У нас многие пьют, – говорит. – А эвенку нельзя пить… Я читала, что у нас по-другому организм устроен… Вы пьете – ничего, эвенк пьет – его не остановишь.

– И среди нашего брата алкашей хватает, – усмехнулся Володька. – Хотя я тоже слышал, что северные люди легче спиваются.

– Ну вот, – говорит она. – В том-то и беда. А зачем выходить замуж за пьяницу? Он же работать не будет… И бить всегда жену будет… А какая это жизнь?

Володька кивнул: дескать, согласен. Чтобы закончить этот, как ему показалось, неприятный для Эльги разговор, он вдруг заговорил о другом.

– Вот ты говоришь, у эвенков организм по-другому устроен… – произнес он. – Но ведь Бог создавал всех людей по своему образу и подобию. Ты читала Библию?.. – Она хлопнула своими пушистыми, словно ветка кедрача, ресницами: дескать, да, читала. – Ну тогда ты помнишь, что вначале Господь создал Адама, этого прародителя всего человечества…

Эльга закивала головой.

– Да-да, я знаю… Только у нас есть свои легенды… – говорит она.

– Ты хочешь сказать, что у вас есть своя версия устройства мира?

– Да, – кивнула девушка, – по преданию, тунгусы произошли от оленей.

Она улыбается. Видно, сама не верит в сказки.

– Тунгусы… – задумчиво повторил он. – Интересно, как возник этот этноним?

Эльга, конечно, не знала, что означает это странное слово, – лишь смутно догадывалась.

– В школе нам говорили, что слово «тунгус» имеет двоякое происхождение, – неожиданно выказывает она свои знания. – Быть может, оно произошло от монгольского «тунг», то есть лесные. А может, и от тюркского «тонг уос» – «люди с мерзлыми губами», то есть говорящие на чужом языке…

– Вот как! – удивился Грачевский. – Кстати, ученые доказали, что человек берет свое начало даже не от обезьяны, а от простейшего одноклеточного, – говорит он. – Короче, наш с тобой предок – это обыкновенная бактерия, которая жила в воде и постепенно превращалась во что-то более сложное… Сначала в планктон, потом в головастика… Так через миллиарды лет и появился первый человек.

– Наверное, так и было, – соглашается девушка, – но наши старики стоят на своем: тунгуса, или орочона, создали духи… Сначала они вырезали из рога оленя оболочку человека – иллэ, или бэе, а потом вдохнули в нее оми…

– Оми?.. А что такое оми? Наверное, душа? – спросил Грачевский.

– Да, душа… – ответила она. – После этого они оживили созданного ими человечка…

Слово «человечка» она произнесла так по-детски трогательно, что Грачевский невольно улыбнулся.

– Бэе индевунин омин нэндыкэн… – проговорила девушка по-эвенкийски. – Что переводится как «средство жизни человека – сама его душа». По представлению наших стариков, все существующее на земле и способное жить имеет свою оми, то есть жизнь-душу… И еще старики говорят: «Бэе дялин, омин умукэн-дэ», то есть ум человека и душа – одно и то же. Как без оми человек себе пищу добудет? – говорили наши предки.

– Однако философия! – немало удивлен Грачевский.

– Жизнь это… – сказала она.

Грачевский все больше и больше привязывался к Эльге. А тут даже ночью однажды приснилась… Что это? – думает Володька. Неужто виной тому обыкновенный гормональный бунт, который сводит сейчас с ума многих его товарищей? Не любовь же, в конце концов!.. Ну а что, если любовь?.. В этом месте мысль Грачевского спотыкается, потому что… Да потому, что об этом он и думать не хочет. Какая может быть любовь, когда он еще не встал на ноги? Нет, у него пока что голова на месте, и он никогда не поставит чувства впереди здравого смысла.

И все же, несмотря ни на что, его постоянно тянуло к Эльге. Впрочем, и с ней творилось что-то непонятное. По вечерам она с нетерпением ждала его в клубе, а когда он не приходил, она сильно огорчалась. И тут же ее охватывали сомнения. А может, ему неинтересно стало со мной? – думала она. Ну, кто она? Обыкновенная девчонка из глухой тайги. А он человек городской, культурный. Ему другая женщина нужна. И вообще разве он когда полюбит эвенкийку? Нет, он никогда не станет ее мужчиной. И это она должна понять и не питать никаких иллюзий.

Однако она продолжала думать о нем. И когда он появлялся в библиотеке, счастливее ее, казалось, не было никого на свете. Ну зачем, зачем, ругала она себя, пытаясь не показывать то, что творилось в ее душе. Не лучше ли сказать ему, чтоб он больше никогда сюда не приходил? Ведь все равно эта сказка когда-нибудь кончится…

Но нет, она бежит к нему навстречу… Ой, девка, доиграешься, будто бы слышит она голос матери. Но разве она остановится? Разве послушается кого? Да, она понимает, что стоит на краю пропасти, что не сегодня завтра может случиться то, что перевернет ее жизнь. Но что она может поделать с собой?..

Нет, позора она не боялась. Кого здесь удивишь тем, что тунгуска родила от чужака? Бывало, тут рожали и от геологов, и от старателей, и даже от беглых зэков… Да мало ли кто к ним сюда шастает! Так и идет. И если появится еще и солдатский отпрыск – ничего удивительного в том не будет. Случилось – так случилось. Однако самое страшное не это – самое страшное раздавленная солдатским сапогом ее любовь. Первая и неповторимая. Тот молодой тунгус, которого все считают ее женихом, не в счет. Ну какие можно испытывать чувства к человеку, у которого на уме одна только водка, который неделями не кажет носа, а если появится, то только вместе с этими ужасными выхлопами перегара? Ворвется в дом на полусогнутых – и давай хрюкать, словно свинья. С ним поговорить невозможно, потому как он давно уже не понимает человеческого языка. Живет одними инстинктами. И ее хочет в скотину превратить. Бывало, заставит сделать против ее воли пару глотков водки, а после в кровать тащит. Она сопротивляется, но разве с ним сладишь? Это же животное, а животная сила бывает страшной и неукротимой в своем безумном порыве.