В поисках наслаждения - Элизабет Эссекс

Читая и перечитывая слова в тщетной надежде убедиться, что ошиблась, что неправильно поняла ужасную новость, Лиззи ощутила, как холод пробирает ее до костей.

— Нет! — Слова сорвались с ее губ каплями яда. — Так скоро…

В комнате вокруг стало тихо. Она подняла глаза и увидела, что все смотрят на нее. Ее колени подогнулись, и она вдруг осела на пол.

— Боже, но как же скоро…

Почему дышать вдруг стало так трудно?

— Элизабет, — бросился к ней торопливо отец. — Что такое?

И наклонился, чтобы помочь.

— Я не думала, что он умрет так скоро. Он ведь только уехал.

Ее грудь болезненно сжалась.

— Кто умер? Уж не хочешь ли ты сказать…

— Джейми. Мой Джейми. Его больше нет.

Отец забрал письмо из ее безвольных рук.

— Да. — Для нее внезапно наступила зима, и ничто не могло защитить ее от холода. — Я думала, это займет…

— Что ты думала?

Кажется, это Роксхем спросил. А где ее мать? Она хотела к матери.

— Не могу поверить, что это случилось так скоро.

Острая боль в груди ширилась, пока не превратилась в тугой узел жгучего огня. В глазах защипало. О Господи, она плачет. Но она не должна. Она говорила, что не будет. Сжав зубы, задержала слезы, яростно моргая ресницами.

Но как же больно. Как можно испытывать такую боль, если с тобой на самом деле ничего не происходит? В нее не стреляли. Ее не травили. Но чувствовала она себя так, будто над ней учинили физическую расправу.

Она пыталась размышлять, казалось, что смотрит на гостиную откуда-то из-под воды. И сама Она стала тяжелая и неподвижная, придавленная грузом, как будто кто-то набросил на нее мокрое одеяло.

Тут она увидела лицо подошедшей к ней матери, белое от шока и горя, в складках морщин. Она обняла Лиззи и спрятала от чужих взглядов, а отец начал вежливо выпроваживать людей из комнаты. Наверное, он что-то говорил, но Лиззи не слышала.

Лица гостей перед ней расплывались. Расширенные глаза и лепечущие в ужасе рты, умолкавшие лишь на секунду, чтобы уловить страшное известие. А теперь они уйдут и разнесут повсюду, что Джейми больше нет.

Только Роксхем не торопился уходить, он в силу дурного вкуса или нездорового любопытства хотел взглянуть ей в лицо, сунуть нос в ее боль, в то время как другие гости отводили от нее глаза, создавая видимость уединенности, чтобы она могла дать волю чувствам. Но только не Роксхем.

— Выведите его вон! — выкрикнула она истеричным голосом. — Уберите его с глаз моих.

Слишком он был похож на Джейми.

Джейми…

Он ушел. Навеки. Как и говорил.

Мягкие, заботливые руки обняли ее за локти, приподняли и отвели к креслу. Это была Селия, которая подошла к ней вместе с матушкой, чтобы утешить и присесть рядом. Садясь, они сильно стукнулись коленками, но Лиззи едва это почувствовала — слишком велика была боль в груди и горле.

Селия обняла ее за плечи и что-то тихо говорила.

Но в голове Лиззи звучало лишь эхо ее собственного насмешливо-холодного голоса: «Ты же говорила, что всегда хотела быть вдовой».

В то время как мир вокруг нее рушился, в Лиззи жила одна мысль, одна нужда: она должна вернуться в Гласс-Коттедж. Если бы она могла сейчас вернуться туда, в то место, где была такой счастливой с Джейми, ей стало бы легче.

Ее сердце перестало бы колотиться и вздрагивать, и пронзительная боль, которая каждый раз накатывала, когда она вспоминала о нем, забыв на время, что он умер, ушла.

Джейми. Мысли о нем переполняли ее голову. Она не раз вспоминала, как он выходил из темноты веранды зала ассамблеи. Воссозданный ее безмолвной тоской образ был точной копией человека, каким она его помнила.

Он стал высоким и сильным. Таким привлекательным. Всегда готовым встряхнуть пыльную скуку ее жизни. Господи, помоги ей. Она уже не скучала, она была раздавлена.

Чьи-то руки провели ее по лестнице родительского дома наверх, в темную гостевую комнату. Но там ей стало еще хуже. Почему, удивилась Лиззи, отвлекаясь на посторонние мысли, которые время от времени мелькали в ее голове, не может она нигде найти успокоения?

Лиззи оставили в первой свободной гостевой комнате. Мама пошла поискать горничную, чтобы та посидела с ней, пока сама она будет готовить свой знаменитый успокаивающий отвар. Настойку опия с чаем и апельсинами скорее всего. Но Лиззи не хотела опия. Никакой опий не мог притупить эту боль. Если она станет тихой и спокойной, как все они советовали, боль просто ее поглотит.

Ей даже не пришло в голову переодеть шелковое нарядное платье или сменить красивые туфли на сапоги. Она просто спустилась по безлюдной черной лестнице, вошла в конюшню, оседлала лошадь и помчалась со всей скоростью, на какую была способна кобыла, домой.

Скачка стала чередой четких картин, сменяющих одна другую. Ворота Хайтона. Поворот за угол высокой каменной стены. Длинная тропа, пересекающая гребень холма, и пронзительно-голубое небо над головой. Яркие, нежные цветы, пляшущие на ветру.

Потом ее тропа. Ее дом.

Дом.

Ей хватило присутствия духа, чтобы создать для кобылы минимальный комфорт — расседлать и поставить в чистое стойло с водой. Работа дала возможность отвлечься и передохнуть от боли. Лиззи по вымощенному камнем двору направилась к кухонной двери.

Дом был заперт. Надежно и крепко.

Не предупредив, что приезжает, она надеялась, что миссис Таппер будет в доме, как тогда, когда они приезжали с Джейми в последний раз.

Прогнав мысли о Джейми из головы, Лиззи направилась по дорожке к дому управляющего, как оглушенное животное в поисках убежища, собирая подолом своего нарядного шелкового платья грязь с ухабов. Миссис Таппер наверняка должна находиться там.

Чтобы отвлечься, Лиззи попыталась занять мысли праздными наблюдениями. Ей показалось странным, что господский дом столь неправомерно назвали коттеджем, когда на территории имелось два других строения, больше подходящих под это определение. Коттедж управляющего был столь же очарователен и увит розами, как и господский, только меньше, двухэтажное здание из серого камня.

Лиззи подошла к кухонной двери.

— Миссис Таппер? — позвала она.

Ее туфли гулко застучали по сланцевой плитке пола коридора. Минуя чулан и кладовую, она услышала голоса, оживленные и обычные.

Миссис Таппер сидела за разделочным столом на кухне и пила чай. Это выглядело так по-домашнему, так обыденно. Рядом с ней находился однорукий мужчина с обветренным лицом. Пустой рукав его сюртука был заправлен за полу. Когда она вошла, он поднялся с места.

— Вы, должно быть, мистер Таппер. Он говорил о вас.