Низкий город. Книга 1. По лезвию бритвы - Дэниел Полански

— Вы давно знакомы с Журавлем?

— Уже двадцать пять лет.

— Тогда почему он вас не пускает в башню?

Действительно, почему? Даже в тех редких случаях, когда маг отказывал мне в свидании, его привратник всегда оживал, чтобы ответить на мою просьбу. Если защита Гнезда вышла из строя, значит, здоровье старика ухудшилось сильнее, чем я предполагал. Я подобрал с земли другой камень, побольше, и запустил им в каменного стражника. Результат был тот же, что и в предыдущий раз, и я снова уселся на стену.

Я прилагал все усилия, чтобы охладить свой гнев. Меня ждала куча дел, которые нужно было успеть уладить. Сидя на белой стене, Воробей болтал ногами, я занимался тем же, и мы оба вглядывались в городскую даль.

— А мне нравится этот лабиринт, — сказал Воробей.

— Это не совсем лабиринт.

— Почему?

— У настоящего лабиринта всегда только один вход и только один верный путь, который кончается в центре. А здесь входов много, и путь заканчивается там, где ты найдешь выход.

Я встал, чтобы поприветствовать Селию. В послеполуденном солнце ее платье казалось воздушным. Она улыбалась.

— Прости, что заставила тебя ждать. Я приняла на себя заботы о Гнезде, но до сих пор не научилась управляться со стражем.

Селия нежно взяла меня за руку.

— А это у нас кто? — спросила она.

Я опустил глаза и взглянул на лицо Воробья, скривленное в глумливой ухмылке. Я приписал ее тому живучему чувству, что движет подростками во время первого знакомства с представительницей прекрасного пола, врожденному инстинкту, который побуждает юнцов вымазывать грязью волосы своих будущих избранниц. Женщины, равные по красоте Селии, редко встречались на улицах Низкого города.

— Воробей, это Селия. Селия, это Воробей. Не обращай внимания на его лицо. Вчера он наступил на ржавую железяку. По-моему, у него онемение челюсти.

— Что ж, тогда хорошо, что он привел тебя к нам. Попросим Учителя посмотреть ее. — Попытка Селии склонить мальчишку на свою сторону не увенчалась успехом. Его гримаса осталась прежней, если не скривилась еще сильнее. Грациозно пожав плечами, Селия вновь перевела взгляд на меня. — По-прежнему подбираешь беспризорников, я гляжу?

— Он скорее мой ученик. Так мы будем продолжать разговор на улице или все-таки ты собиралась пригласить нас в дом?

Селия слегка рассмеялась. Я всегда умел ее рассмешить. Мы поднялись на верхушку башни, и Селия провела нас в гостиную Журавля.

— Учитель сейчас будет, я предупредила его о твоем приходе, прежде чем спустилась встретить вас.

В южном окне дневное солнце медленно клонилось к закату. Воробей стоял рядом, пожирая глазами сокровища Синего Журавля с видом человека, все имущество которого легко уместилось бы в заплечном мешке.

Дверь спальни открылась, и в комнату вошел Журавль. Он был, как всегда, весел, однако никакое присутствие духа не могло уже скрыть скованность его движений.

— Надо полагать, явился с каким-то тайным умыслом, — начал он, не заметив сразу мальчика рядом со мной.

Но затем глаза волшебника заблестели, как раньше, старик будто скинул с десяток лет, и я не пожалел, что выдернул Воробья из «Пьяного графа».

— Гляжу, ты привел с собой гостя. Подойди-ка сюда, дитя. Я стар, и глаза уже не те, что были прежде.

Вопреки неприветливости, с которой Воробей встретил Селию, мальчишка двинулся вперед без дополнительных побуждений, и я вновь лишь подивился легкости, с которой Журавль устанавливал отношения с детьми.

— Ты выглядишь слишком худым для своего возраста, но и твой наставник когда-то был таким же. Грудь — как палка. Как твое имя?

— Воробей.

— Воробей? — Смех Журавля катился по комнате, пока острый кашель не прервал его. — Воробей да Журавль! Мы практически братья. Хотя, конечно, мое прозвище — птица важная и достойная, а твое — птица глупая, известная лишь за свое надоедливое чириканье.

Этого было мало, чтобы вызвать улыбку на лице Воробья, но ждать оставалось недолго.

— Что ж, Воробей. Может, порадуешь нас песенкой?

Мальчик покачал головой.

— Тогда, похоже, придется мне позаботиться о развлечении. — С быстротой юноши старик подскочил к полке над камином и достал оттуда свое старое изобретение: необычного вида музыкальный инструмент, нечто среднее между дудкой и охотничьим рожком, из полированной меди со вставками из слоновой кости. — Так ты уверен, что не желаешь попробовать себя в пении, а, маленький Воробей?

Мальчишка снова гневно потряс головой.

Изобразив досаду, старик приложил инструмент к губам, вдохнул полной грудью и выпустил мощную струю воздуха. Инструмент издал звук, похожий на рев быка, при этом наружу вырвался фонтан красных и оранжевых искр, закруживших ярким калейдоскопом под сводом.

Воробей слегка коснулся водоворота переливчатого света. Ребенком я тоже любил эту забаву. Странно, что я так давно не вспоминал о ней.

— Учитель, — вмешалась Селия, — пока вы столь любезно развлекаете нашего нового знакомого, я хотела бы перекинуться парой слов с нашим старым другом.

Я ожидал, что старик станет возражать, но вместо протеста он быстро улыбнулся мне и снова повернулся к мальчику.

— Каждая нота производит свой цвет, видишь? — Журавль выдул новый аккорд, и сине-зеленое облако, похожее на морскую пену, поднялось вверх.

Мы с Селией молча спустились в оранжерею. Селия отворила запотевшую от жары дверь и впустила меня внутрь. Не успел я оценить красоту вновь распустившихся цветов, как Селия перешла к делу.

— Ну? Как продвигается наше расследование?

— Не стоит ли нам посвятить в это дело Учителя?

— Если хочешь лишить умирающего человека последних радостей жизни, это будет на твоей совести.

Повидав старика, я не сильно удивился ее ответу. И все же неприятно было услышать подтверждение своим подозрениям.

— Он умирает?

Присев на табурет возле розовой орхидеи, Селия печально кивнула.

— Что с ним?

— Он стар. Он не называет мне точно свой возраст, но ему, кажется, уже семьдесят пять.

— Мне жаль.

— Мне жаль не меньше, — ответила она, но быстро продолжила: — Все это дело с детьми очень огорчает его. У него всегда было… доброе сердце.

— Извини, но, по-моему, совсем не требуется быть чересчур сентиментальным, чтобы считать убийство ребенка мерзостью, — возразил я, вынимая из глаза крупицу цветочной пыльцы и сопротивляясь желанию чихнуть.

— Я имела в виду другое. То, что случилось с детьми, ужасно. Но Учитель едва ли может с этим что-нибудь сделать. Теперь он не тот, кем был раньше. — Ее взгляд выражал твердость и непреклонность. — Журавль уже полвека служит народу этого города. Он заслужил, чтобы провести в покое остаток дней. Ты должен отплатить старику хотя бы этим, ты не согласен?