Непойманный дождь - Надежда и Николай Зорины

Андрея даже замутило от мысли, которая пришла ему вдруг в голову. Что, если похищение Антона — ответный шаг на гибель несостоявшихся доноров? Если Ефим, наоборот, работает на стороне Стотланда? С первыми двумя донорами произошла осечка, и он нашел третьего — ребенка, подходящего по нужным параметрам?

— Веничка, — жалобно проговорил Андрей, — ты не знаешь, можно ли использовать… ребенка…

— Узнаю, но, по-моему, нет. Ты чего, Андрюха? — Вениамин попытался его утешить: — Не переживай! Вряд ли они могли…

— И группу крови узнай.

— Конечно, узнаю.

— Если это так, если все совпадет… — Он с ненавистью глянул на окна Долинина. — Все уже бессмысленно. Мы не сможем спасти ребенка, они не позволят, с этими людьми нам не справиться.

— Ну чего ты так убиваешься? Еще ничего не известно. И потом, донор не гибнет при такой операции.

— Взрослый — да, а ребенок?

— Да, может, все еще не так страшно. Подожди убиваться, я сейчас все узнаю.

Вениамин отключился, Андрей напряженно стал ждать его перезвона. Ждать и ненавидеть, изо всех сил ненавидеть Долинина. Убийца, подонок! Как жаль, что он не застрелил его тогда на дороге, ведь было так просто убить: выстрелом в спину, в лицо — не имеет значения, к таким нелюдям неприменима этика, нет и закона. Они-то, наивные дураки, думали, что это игра, преступная, сумасшедшая, но все же игра, а оказалось… Не безумец, а просто убийца, циничный убийца — убийца ребенка.

Женщина с таксой вернулись во двор. Собака меланхолично трусила по дорожке, усталая, печальная хозяйка брела за ней следом — казалось, что во время прогулки они пережили какое-то небольшое несчастье.

Начало смеркаться. В окнах дома загорелись огни, осветилась и кухня Долинина. Что он там делает, этот подонок? Собирается готовить ужин? Ворваться, приставить пистолет, выбить признание, где он прячет ребенка. Чего еще ждать? Медлить нельзя, медлить просто преступно.

Подняться по лестнице, позвонить в дверь. Если включил свет, значит, не таится и дверь откроет. Схватить за ворот, сдавить горло, крепко, чтобы продохнуть не смог, протащить в комнату, повалить на диван и упереться в грудь пистолетом. Он, конечно, сразу все поймет, он, конечно, сразу его узнает. Станет трусливо оправдываться — не слушать его оправданий. Надавить. А не расколется — выстрелить…

Андрей так ярко увидел эту картину, что ему представилось, будто он все это пережил на самом деле. Сердце учащенно билось, ладони вспотели, голова кружилась, но он почувствовал облегчение: убийца наказан, убийце вынесли смертный приговор и привели в исполнение. Закончилась его игра.

Игра. Черт возьми! Да ведь уже установлено, что никакая это не игра, что Долинин — циничный убийца…

Установлено в припадке отчаяния, а теперь, когда отмщение, хоть и воображаемое, произошло, нужно начать все сначала. Трезво посмотреть на факты и начать все сначала.

Циничный убийца Долинин — как ни крути, убийца безумный. Тогда, на дороге, Ефим произвел на него впечатление человека совершенно невменяемого. И еще… да, да, человека, только что пробудившегося от глубокого сна. А на преступника совсем не походил. Но потом появились новые факты, утверждающие, что Долинин — преступник. Тогда, на дороге, он поверил в его безумие, а потом точно так же в его преступность. Чему же теперь верить, на чем остановиться?

На обоих этих вариантах. Он и преступник, он же и сумасшедший. Раздвоение личности — вот в чем, вероятно, все дело. Обе половины разумны в своем безумии, обе безумны, как бы разумно ни действовали. В таком случае и сообщники возможны, и рассчитанные действия. Преступная суть преобладает над второй, кающейся, и наступает искупление — синдром больной совести. Он желает облегчить страдания, желает все исправить. И наводит сам на себя частного детектива. И значит, с ним можно сговориться, когда он в состоянии раскаяния. Уловить момент и попытаться воздействовать.

Да, только как уловить, как понять? И сколько времени на это уйдет, не будет ли слишком поздно? И еще — одним им не справиться, здесь нужен специалист.

Специалиста он сегодня же дожмет. Вот только дождется Дениса и сразу поедет. Кстати, что-то тот задерживается, вовсю седьмой час. И Венька не перезванивает. Узнал, что все плохо, и теперь тянет время, боится расстроить? Перезвонить, что ли, самому?

Но перезвонить Андрей не успел, телефон вспыхнул синим, заиграл долгожданный марш из «Щелкунчика» — Вениамин.

— Вторая, положительный! — радостно проорал он без всяких предисловий. — Версия провалилась! Можешь успокоиться. С этой стороны Антоше ничего не грозит.

* * *

Денис опоздал на полтора часа. Андрей уже весь извелся, представляя, что могло случиться, а тот попросту проспал — оставил телефон в кармане куртки в прихожей и уснул крепким сном. Приехал уже в половине восьмого, виноватый, потерянный, долго извинялся, клялся, что такого не повторится никогда, но Никитину от этого было не легче. К психиатру он планировал подъехать не позже семи и теперь, если опоздает, до понедельника вряд ли сможет с ним связаться. А связаться нужно было обязательно.

Наскоро пересказав нерадивому своему работнику всю информацию, полученную в его отсутствие, и снабдив необходимыми инструкциями, Андрей направился в клинику кружным путем, потому что так все равно получалось быстрее, чем через центр, — в это время там всегда пробки. Он очень спешил, досадовал на Дениса, злился, что приходится делать такой крюк, а тут еще позвонил Бородин. Это было так некстати, что Андрей сначала хотел даже не отвечать, но потом испугался: вдруг что-то случилось с Сашенькой или Настей и Бородин каким-то образом об этом первым узнал?

— Привет, Илья, — начал он спокойно, стараясь не расклеиваться раньше времени, успокаивая самого себя: полтора часа назад он разговаривал с Настей, и все было нормально, просто Бородину не терпится заполучить обещанное пиво, просто не хочется в одиночестве проводить субботний вечер, просто… ну, в конце концов, почему бы ему просто так не позвонить? — Чего названиваешь? Пива хочешь?

— Привет, Андрюха! — Голос Бородина был озабоченным и каким-то пришибленным — неужели действительно?… — Какое уж тут пиво! — Он немного помолчал, сердито сопя в трубку — ну, чего тянет? Рубил бы уж! — Ты сейчас где?

— Еду в… — Андрей осекся, вспомнив, что Бородина нельзя посвящать, — по одному делу, в общем, еду. Что-то случилось?

— Случилось. — Илья опять замолчал и запыхтел. — Такое случилось, что лучше ты остановись, припаркуйся где-нибудь, если можешь.

Андрей затормозил прямо на обочине дороги, благо улица была совсем уж тихая, с односторонним движением, — с ним сделалось что-то вроде мини-обморока.

— Что?! — мужественно борясь с дурнотой и надвигающимся кошмаром, выкрикнул он.

— Посохова убита.

Посохова? Какая Посохова? При чем здесь какая-то Посохова? А впрочем, фамилия знакомая, да, да, знакомая. Обезумевшее сознание вдруг выдвинуло ложную версию: Посохова — девичья фамилия Насти.