В постели с Хабенским - Линда Йонненберг

Михаил. Класс! Супер. Не знаю еще…

Олег. Как это не знаешь?

Михаил. Не знаю, но догадываюсь, что класс. Такое не скроешь.

Олег. Так ты с ней не спал?!

Михаил. Нет, ну ты неисправим! Я ему о родстве душ, а он о постели. Тьфу!

Олег. Ой, родство душ! Просто она тебе не дает.

Михаил. А знаешь, Олежа, по большому счету мне это и не важно. Важно ощущать ее, слышать ее, любить.

Олег. Любовь — это все-таки мощно! Помнишь, скольких я девчонок бросил?

Михаил. Ты бросил, а мы с Костей расхлебываемся всегда. Они ж постоянно в гримерку пытаются пролезть.

Олег. Так и ваши с Костей брошенные пытаются. У Кости вон их сколько — толпа, больше, чем у нас обоих вместе взятых!

Михаил. Важно не количество, а качество.

Олег. А я как свою девочку люблю! Может быть, даже больше, чем Аньку.

Михаил. А я тоже глупо попался, Олег. Набрал своей SMSку длинную, нежную, а скинул по ошибке жене. (Вздыхает.) А там ее имя уменьшительно-ласкательное… В общем, домой прихожу, а дверь заперта. А перед дверью — мой чемодан. И замок сменен. И как она так быстро успела? Я постучал, покричал, чемодан взял и… (Вздыхает)

Олег. Мириться будешь?

Михаил. Навряд ли. Меня моя фея устраивает от и до!

Олег. Да, ты прав. Надо уметь принимать правильное решение, даже если это трудно… Моя девочка — чудо! Класс! Класс!

Олег. Ну, слава Богу, вернулись!

Костя. А ты думал, мы не вернемся?

Егор. Растворимся в ночи?

Михаил. Он главным образом о еде заботился. Он очень кушать хочет!

Олег. Да ладно, надоело уже! (Косте и Егору.) А что так мало-то? И хлеба не купили! А бананы зачем?

Егор. Бананы, Олег, полезнейший фрукт, мистический, они даже у Беккета в пьесе фигурируют.

Олег. В какой?

Егор. Это я тебя должен спросить! Ну, в какой?

Михаил. Особо одаренный!

Костя (открывая бутылку и разливая водку по стаканам). Ну что, погнали?

Михаил (тихо, Косте). Ну что, помирились?

Костя (тихо). Да. Только в театре я, наверное, все равно не останусь.

Олег. Что?

Костя. Потом поболтаем, ночь длинная.

Михаил. Как в старые добрые времена.

Егор (беря стакан). Ребята, я за вас пью. И за себя! За нас! И за театр! Мы больные люди!

Олег (перебивая). В смысле?

Егор. Мы больны театром, запахом сцены и театральных кулис, мы на самом деле счастливые люди! Мы… Я не люблю слово искусство, я не люблю слово великий, но… Я пытаюсь… все мы пытаемся что-то сказать этому миру, людям, которые приходят сюда, которые любят вас… нас… Вы молоды, вы талантливы, вы… Ребят, вы молодцы! (Чокается со всеми, пьет.)

Олег. Егор Николаевич, а вот я все никак не вспомню, в какой пьесе бананы-то?

Костя. Я тебе потом скажу. Егор, я не знаю еще, уйду я… останусь… ты понимаешь…

Егор. Понимаю, Костя.

Костя. Спасибо, Егор. (Обнимаются.)

Михаил (жуя огурец). Между первой и второй… (Наливает.) Я тоже сказать хочу. Вот, на самом деле я до сих пор не знаю, как это я — и на сцене. И зал этот темный. Людей не видно, но я всегда знаю, нравится ли им, как мы там… то есть, что мы там… в общем, неважно, или нет. Это такое странное ощущение! Я хочу вот за это… за то, чтобы оно никогда не проходило!

Олег. А я — за гримерку! Когда я сюда пришел, в первый день работы, вот сюда, вот в эту комнату, мне страшно стало! Хотя я делал вид, что мне не страшно ни фига. Фотку какой-то бабы голой за зеркало засунул…

Михаил (перебивая). Все свое ношу с собой.

Олег (не обращая внимания). Сел на стул, глянул в зеркало — а в глазах страх. А потом, постепенно, этот страх исчез, я себя тут как дома стал чувствовать, даже лучше. И мы… мы же тут столько друг другу рассказали, пили водку, ночевали иногда, спорили, ссорились, мирились, радовались, когда что-то получалось. В общем, вот, за нас, за гримерку!

Олег. Все-таки жалко, что хлеба не купили, без хлеба не того как-то!

Егор. Да. Алло. Да. Нет. Нет, я сказал! Николь, ты взрослая женщина, а ведешь себя как ребенок. Нет. Ничего больше не будет.

Костя (в шоке). Николь?

Олег (в шоке). Николь?

Михаил (в шоке). Николь?

Егор. Ничего! Я сказал ничего! И не звони мне больше! И в театре меня караулить не надо! И следить за мной не надо! Все, Николь, все! Не надо плакать, ты меня этим не разжалобишь. Так. Я выключаю телефон. Завтра номер сменю. Да задолбала ты меня! Поняла?! Задолбала!!!

Егор. Что? Ребят, вы что?

Костя. Кто это был, Егор? С кем ты сейчас разговаривал?

Михаил. С кем?!

Олег. Кто?!

Егор. Ребят, вы чего так разволновались? Думали, только за вами сумасшедшие истерички бегают? А Егор Николаевич не нужен никому? (Пауза.) Уж лучше бы не нужен был! Короче, докопалась до меня одна с крышей набекрень. Николь! Влип я, ребята, как кур в ощип. И ведь сначала такой загадочной казалась! Разной всегда, в голосе у нее что-то такое… Нежная, изысканная, непосредственная, не поймешь — не то женщина, не то ребенок. Смотрит странно-странно, как-то не по-человечески. Инопланетянка. И такая бодяга началась. Я с ней и сексом-то занимался только один раз — ну не мой тип женщины, и все тут! Все! Ничего в ней на самом деле нет — ни загадочности, ни мозгов, ни темперамента. Эгоистка жуткая, дрянь, неряха и шлюха. Спит с кем попало, зубы не чистит, изо рта вечно несет как из привокзальной урны, дома — как в могиле. Я как въехал в это основательно — давай Бог ноги. Так что началось! Истерики, слежки. Один раз — бух передо мной на колени, прямо посреди улицы — и давай мои ботинки целовать! С ума сойти, я аж ошалел, народ ошалел, все ошалели! А она — ты гений, я только тебя люблю, все остальные — дерьмо! На хрен мне такая любовь!