Последняя треть темноты - Анастасия Петрова

«Нужно несколько лет, чтобы научиться лечить, и вся жизнь, чтобы научиться не делать этого».

Ночью в больнице тихо. Только храп доносится из некоторых палат. А иногда кто-нибудь из пациентов не может уснуть и начинает бродить по коридорам в поисках дежурного врача и клянчить корвалол или укольчик лоразепама. Беременным ни то, ни другое, конечно, не дают.

Никто не обязывал доктора Зольцмана дежурить. Он сам вызвался — ему не спалось, не работалось и не отдыхалось. Он сидел за столом в кабинете и заказывал по Интернету билеты домой. По коридору кто-то протопал. Зольцман не обратил на это внимания. Послышались скрежет и звук падения чего-то о кафельный пол — должно быть, кто-то из пациентов во сне опрокинул капельницу.

Зольцман нехотя поднялся со стула и покинул кабинет. Больница снова затихла, и понять, откуда доносился шум, было сложно. Вдруг Вася Петров закричал.

Три тени, которые Зольцман увидел в темноте, при свете ламп выглядели как три гриба-уродца на лесной поляне: бывший кассир-сморчок, Антон-гнилой-моховик и бывший терапевт-ложный-белый-на-низкой-толстой-ножке. У всех были красные щеки и ошалевшие глаза.

— Тут-то их бы и свинтить. И не таким рубили головы… — Вася Петров подал слабый голос. — Жаль, что в России нет смертной казни. — Вася попытался приподняться на подушке, но наручники не позволили завершить движение, и пациент застыл в нелепой позе, вытянув худое тело.

— Я вызываю охрану, — Зольцман нажал на кнопку, и через секунду появились двое. — Проводите этих людей к выходу и не отпускайте, пока я не вернусь, — сказал врач.

— А полицию вызвать? — басом спросил один из охранников.

— Пока не надо. Подождите, пока я подойду.

— Казнить нельзя помиловать, — блаженно улыбнулся Вася Петров.

Вихляясь, издавая невнятные звуки, потея и втягивая сопли разочарования, хулиганье бочком вытекло из палаты. Когда конвой захлопнул дверь, Зольцман поглядел на Васю вопросительно — в том, что пациент знаком с этими рылами сомнений не возникало.

— Брат со своими дружками.

— А кто они такие?

— Братец торгаш, другие — не знаю. Явно не добропорядочные граждане. Но глупость их просто уморительна, — Вася то ли покашлял, то ли посмеялся.

— Ну хорошо… А явились они зачем среди ночи?

— Док, я не самый проницательный человек в мире, но, по-моему, они хотели сделать со мной что-то нехорошее. Вроде увезти меня куда-то собирались.

— Зачем?

— Не знаю. У них спросите.

Вася отвернулся от врача и закрыл глаза.

Зольцман молча направился в комнатку охраны. Омерзительная троица сидела смирно. Даже раскрасневшийся сильнее остальных терапевт не рыпался.

— Прежде чем вызывать полицию, я бы хотел узнать, что вы здесь забыли посреди ночи? — вежливо спросил Зольцман.

Все натужно молчали. Наконец, терапевт надломился:

— Мы хотели… ну… чтобы жизнь была… другой.

Зольцман на секунду онемел, затем вдруг взорвался нездоровым смехом: «А-ха-ха-ха-а-а-а-а-ха… ха…». Врач приподнял очки и вытер неестественные слезы.

Терапевт обиделся и нахмурил губы. Кассир потускнел вслед за терапевтом. Физиономия Антона ничего не выражала, он словно ждал своей очереди в продуктовом магазине и скучал. Охранники тоже скучали. Они не понимали, что происходит, и раздражались. Один злобно тыкал в планшет, пытаясь победить хитроумного героя компьютерной игры, но всякий раз промазывал. Другой без удовольствия дожевывал быстро ржавеющее от укусов яблоко.

— Мы хотели, чтобы все было хорошо, — кассир тоже решил выступить, — мы решили отдать Васю более опытным врачам, которых мы знаем. Чтобы его вылечить… И все… были бы… счастливы.

Антон как будто продолжал скучать.

— И для этого вы решили выкрасть пациента посреди ночи? — Зольцман говорил спокойно, почти дружелюбно.

— Да. Мы знали, что иначе нам его не отдадут, — сказал терапевт.

— Знаете… — Зольцман вздохнул и посмотрел на Антона. — Скажите мне лучше правду, а то полиция серьезно с вами разберется. Вы же его брат. Скажите, что произошло.

— Мы говорим правду. Мы хотели все изменить, — Антон шептал, еле ворочая языком.

— Изменить? — Зольцман что-то чувствовал и хотел понять, что именно, а для этого ему нужно было знать правду.

— Изменить хоть что-то! — терапевт вскрикнул и словно заскулил. — Мы хотели переменить… жизнь. Сдвинуть. Я не знаю, как сказать…

— Вот вы, вы разве Васю вылечили? — вступила вторая скрипка, кассир.

— Нет, нам не удалось помочь вашему… нам не удалось помочь пациенту, потому что он нуждался в помощи специалистов другого профиля.

— Видите, вы ничем не лучше… меня! Но вы здесь, а я в дыре! Вы ничего не сделали, а я… раньше делал. Я доктор. Чем вы лучше меня? — терапевт вскочил со стула, выставил пузо вперед, задрал подбородок и с вызовом посмотрел на врача.

Зольцман оторопел. Он вдруг подумал, что ему совершенно нечего ответить. Доводы, аргументы, толковые мысли не шли на ум. И как всегда в моменты, когда голова тяжелела, а сознание превращалось в балласт, обременительную часть личности, так неудачно ее формирующую, Зольцман пожалел о том, что не стал ортопедом. Он с юности не мог, да и не пытался избавиться от навязчивой идеи, что дерматологам и ортопедам живется легче других. И как только медицина загоняла Зольцмана в угол, щекотала коготочками и грозилась проткнуть сонную артерию, он сразу вспоминал: жаль, я не ортопед. Но ведь, на самом деле, и ортопедические пациенты страдают фантомными болями. Что уж говорить о неврологических. Боль призрак. Болят отрезанные ноги и руки, нереализованные планы, несбывшиеся мечты, болит все, чего человек еще не добился, и многое из того, что осталось позади. Болят совершенные ошибки, одиночество, страх, отчаяние, злость. Даже любовь болит, если с ней неправильно обращаться. Неврологи предупреждают своих подверженных мигреням пациентов о том, что боль могут спровоцировать погода, стресс, некоторые лекарства, физическое переутомление, недостаточный или избыточный сон, сыр, шоколад, какао, кофе, чай, помидоры, лук, кукуруза, апельсины, бананы, красное вино, сигареты, запах духов, яркий свет, телевизор, компьютер, неожиданные события, смена обстановки… Неудивительно, что многим пациентам, страдающим головными болями или иными недугами, в том числе и психического характера, в основе которых лежит нечто неопределенное, абсурдное, жизнь порой кажется слишком длинной, слишком тяжелой, как забег, на который не хватает дыхания. И тогда они пытаются заболеть по-настоящему, так, чтобы умереть. Или сделать что-то ужасное, способное их убить. В какую бы категорию ни попал Вася Петров, Зольцману оставалось лишь опустить руки, признать свою непригодность. Консультирующий Васю психиатр пока не объявил о своем поражении лишь потому, что в психиатрии поражение равно обыденности, норме. Пытаясь вылечить безумцев, неврастеников, истериков, депрессивных, компульсивных, маниакальных пациентов, психиатры день за днем назначают лекарства, увеличивают дозы, уменьшают дозы, варьируют и сочетают препараты и остаются подозрительно спокойными, словно терпению их нет конца. Это их профессиональный долг — никогда не исчерпывать запасы терпения, ведь лечение любого психического расстройства не имеет срока. И у самого психического расстройства нет ни настоящего начала, ни верного конца, чаще всего нет и причины — по крайней мере, однозначной, такой, которую можно предъявить, проанализировать и удалить навсегда. Многие психические расстройства, как преступления, остаются нераскрытыми, потому что внешне никак не проявляются, прячутся за закрытыми дверями «своей комнаты» или вовсе в глубине души. Сильная боль, закамуфлированная тройной дозой антидепрессанта; маленький изъян, превративший ущербного недотепу в маньяка-убийцу; дурные воспоминания, лишившие самообладания в роковой момент… Какая-то мелочь, деталь, пшик — и вот вам разорвавшаяся бомба. Ищите причины. Судите.