Москва-bad. Записки столичного дауншифтера - Алексей Шепелёв

Мне было не до сказок про современный или совдеповский дауншифтинг – одни с жиру бесятся (хотя направление, в принципе, верное), вторые должны благодарить судьбу (сами тоже, наверно, правильно поступили): нынче, как скоро я выяснил, никакие богемные подсобки, никакие овощебазы с ограниченной ответственностью, никакие цоевские кочегарки невозможны.

Поначалу я ещё брался по верхам, пытаясь задействовать хоть какие-то третьестепенные знакомства. Соблазнённый посулами приличной зарплаты, приступил к чисто дамскому коллективу (почти задушившему своим идиотизмом Аню!) музея великого русского поэта. Два месяца я аврально разбирал всякое барахло, к которому не прикасались лет десять, в преддверии какой-то департаментовской инспекции. Это были даже не «трусы поэта», как грубовато пошутил один знакомый… Вообще в музеях немногочисленные подлинные вещи (я видел, к примеру, рубаху поэта) обычно не выставляются – на стендах муляжи, изготовленные художниками-оформителями за сдельную плату. Главное литературность экспозиции (это, в принципе, верно), а что касается духа эпохи, то на полочку могут вполне поставиться бутылочки из дьюти-фри с отмоченными этикетками.

В бухгалтерии оказалось, что научному сотруднику (как я было начал начинать высокопарно именоваться) не полагается непомерно раздутая кандидатская надбавка, потому как деятельность непрофильная, и вообще меня оформили чуть ли не на самый низший разряд (ещё был принят завхоз с окладом чуть больше), по которому я два раза получил по 14 тыс. руб., а потом схлынула проверка и меня прогнали.

Завхоз, кстати, тоже не прижился. Ане я очень советовал свалить. Посему с переездом начались у нас некие двойные поиски работы, что оказалось на пределе человеческих сил (и наших скудных средств). Бессонница, стресс. Честно говоря, глушил корвалол, курил одну за одной, по мере возможности запивая всё это вином. А бедная Аня обходилась и без этого…

Вот, расписывали мне ещё много лет назад, защитишь диссертацию и кончится твоё соискательство (вечное! – книгу издать, диск, найти работу, снять жильё…) – сам будешь посиживать-покуривать, раздувать щёки и снисходительно экзаменовать подобных неучей и недорослей… Э-э, сама нэ захотэл!..

Была было действительно хорошая вакансия – обслуживать Коксика на детско-семейной (по сути, православной) телекомпании, куда уже года два обещали взять Аню (и в конце концов она всё же туда устроилась – иначе бы мы не прожили здесь столько, вовсю наслаждаясь почти потусторонней игрой вовок и их антиподов). Коксик – натуральная звезда, работающая в телепередаче вроде «Спокойной ночи, малыши!», в быту деревянный остов с мягкоигрушечным котоподобным навершием, с мягкими варежками лапок – действительно симпатичное, доброе и сложное существо. Точнее, их даже три близнеца запасных. Популярность его у чудом сохранившихся приличных деток такова, что (как после делилась инсайдерской инфой ведущая сайта), они то пишут: «Дорогой Коксик, приезжай к нам в Аджярию, я тебя шашлыком угощу и вкусной лепешкой!», то задают заковыристые, прямо неразрешимые вопросы: «Коксик, а ты в церковь ходишь, причащаешься?» Коксиком он назван в приятность угольному олигарху, содержащему действительно православные по духу СМИ без заработка через рекламу и т. п. Когда же выпустили детские книжки, о правилах дорожного движения и вообще хорошего тона, то по настоянию участвовавшей полиции положительный персонаж получил идиотическое именование «Кот Котик». Не все же дети знают, что такое уголь-кокс.

Короче, я был зело заинтригован. Реквизитор на TV, адъютант самого Котика – куда же круче! Явился на собеседование, со мною же вошла ещё одна претендентка – неказистая моложавая училка, учащаяся в педвузе заочно. На вопрос, умею ли я что-то делать руками, например, шить, я ответил, что умею, а что до шитья, то я превзошёл Лимонова в несколько других вещах… Гм, не в тех, и не в тех… «Охарактеризуйте себя как личность, ну хотя бы несколькими эпитетами». Спокойный, уравновешенный, вменяемый, непьющий, скромный, очень терпеливый… но если очень достать – могу и убить. Да-да, вы не ослышались – глотку перегрызу. Но думаю, что этого не потребуется. «Хорошо, дальше». Ещё я очень мелочный. «То есть?» Свою дотошность в работе над текстами я невольно перенёс на жизнь, на быт – так что у меня в мастерской с Коксика вашего ни одна пуговка, ни одна стружка или проволочка не пропадёт! Я его общелкаю под первосифон!.. «Что-что, простите?» Ну, это я так, имидж разрабатываю, причёсочку котику новую…

«Ну, а вы?» – обратился он к студентке. «Мне просто очень нужна работа», – пропищала, потупив глазки. Гениально! Учись, салака! Когда я позвонил в назначенный час узнать о результате, мне ответили весьма грубо. Из дотошности я спросил про студентку. Из боязни мне ответили: да, её приняли.

Решились даже обратиться к столетнему знакомому Аниного папаши, нынче видного журналиста крупной газеты. Он не отказал. Дал телефон, сказал сказать: я от Ильдара. Это был Ильяз, он был приветлив. Дал телефон Парвиза: сказать – «я от Ильяза». Карим был так же приветлив – вот бы у русских было подобное! Без лишних слов (без акцента, очень интеллигентно) я чрез пятые руки вышел на глянцевитый журнал по эксклюзивной спортивной обуви. Не совсем профильно, но издание пользуется спросом: бабло очень водится, в перспективе роста интервью с всякими культурными персонажами, например, с Прилепиным… Я сам предложил себя на корректора, редактора, и не очень охотно согласился и на письмо. По пути на первое собеседование мне встретился известный филолог, похожий на окончательно заросшего усами кота Леопольда, а на обратном пути Мариэтта Чудакова – я воспринял это как добрый знак. И впрямь для корректора было раздолье – короткие тексты студенческих переводов с английского явно нуждались в хорошем, современном, что называется «в теме» корректоре-редакторе. Я быстро забабахал на пробу два вышедших номера – блеск! Стал уже осознавать сленг. Наслаждался краткостью и простотой штиля и перлами типа: «…десять фристайлеров, семь кикволкеров, пять обутсменов и два человека представляют йо-йо». Надо запатентовать – надпись на майке: «Представляю йо-йо»!

Однако уже на втором собеседовании, которого мне из-за новогодних альпийских вояжей начальства пришлось ждать довольно долго, случился облом. Во-первых, я полдня провёл в поисках дороги в новое помещение редакции (какая-то, вишь ли, модная арт-площадка – деревенщина, не сведущ нащот важных вещей!): указатель показывал сразу в две стороны (типа пути объезда на машине), и я облазил все окрестные переулки и закоулки, немного поморозив на тридцатиградусном морозе руки, в которых был телефон, по коему мне суфлировали… Прохожих практически не было.

В редакции мне предложили горячий чай и представили двух молоденьких метросексуальчиков, в хиптерских очёчках, в клетчатых жилеточках, в маечках в стиле «Йо-йо – это я!», гомогенных, как Бобчинский и Добчинский, и чуть ли не с бантами под шейками. «Это Макс, редактор, это Марк, выпускающий редактор…» – сказал Иван (настоящий великоросс, самый главный редактор, с коим я и договаривался). Я метнул взгляд на их обувку – ничё не поняль… «А я тогда кто?..» – сказал я, трясясь, растирая красно-синие руки. Присаживайтесь, сейчас всё обсудим. У них под каждой рукой было по айфону и айпаду, к коим они то и дело обращались… Я безо всякого устройства заявил опять сам, что хочу быть корректором и согласен на 20 тыс. рупей. Долго, косноязычно, высокотехнологично и корректно рассусоливали, как будет идти процесс. Дистанционно и с контролем меня сначала Марком-мл., потом Максом-ст. (на вид им лет по двадцать!). И наконец, поставили точку, сославшись на слова издателя, что за такую работу он может выделить лишь 200 долларов раз в два месяца. А на десерт заикнулись – с большущим пиететом – что может раз в квартал будет и интервью со звёздами… например… с Прилепиным… Но это надо долго готовиться – «возможно, впоследствии мы даже вам какие-то из подобных интервью доверим…» Я заштатным тоном сообщил, что знаком с Захаром и Ильдаром, достал старообрядческий телефон и начал тыкать кнопками, выбирая кому из них позвонить… При заштатной фразе «Щас уточню…» Б. и Д., перестав натыкивать в гаджеты паучьими лапками и лапками-многоножками, вытаращившись как брошенные в кипяток раки, замахали клешнями и затряслись усами… Когда мы вышли, они все трое сели каждый в свой джипчик. Б. упало, Д. пропало, а И. и подавно: больше я их не видел.