Пропавшие девочки - Лорен Оливер

– О черт… Я не хотел… – Он начинает пятиться назад. – Извините.

– Все в порядке, – отвечает Арон и смотрит на меня. Мне казалось, я знаю все оттенки его настроения, но этот взгляд расшифровать мне не удается. Определенно он зол. Но есть и еще что-то, глубже, чем это, как будто он наконец решил неподдающуюся математическую задачу. – Я уже ухожу.

Он спускается через две ступеньки, и Паркеру приходится прижаться к стене, чтобы пропустить его. Паркер и Арон никогда не нравились друг другу. Не знаю почему. В момент, когда они оказываются на лестнице вдвоем, между ними нарастает опасное электрическое напряжение. Не знаю почему, но я боюсь, что Арон ударит Паркера, или наоборот. Но Арон просто проходит мимо, и напряжение исчезает.

Паркер не двигается с места и стоит неподвижно, даже когда входная дверь закрывается за Ароном.

– Прости, – говорит он. – Надеюсь, я ничему не помешал.

– Ничего подобного. – Мои щеки пылают. Мне хочется протянуть руку и поднять свой чертов лифчик, розовый с маргаритками, как будто мне двенадцать, и закинуть его под диван, но это будет выглядеть еще более неловко. Поэтому мы оба продолжаем притворяться, что не замечаем его.

– Ладно. – Паркер так растягивает это слово, что становится ясно, он догадывается, что я вру. Еще секунду он молчит. Затем медленно приближается, словно я – животное, которое вполне может оказаться бешеным.

– Ты в порядке? Ты, кажется…

– Кажется что? – Я поднимаю на него глаза, чувствуя прилив жаркой волны злости.

– Ничего. – Он снова останавливается в добрых десяти футах от меня. – Не знаю. Расстроенной. Злой. Или что-то в этом роде, – последние слова он произносит очень осторожно, словно они – стекло, которое может расколоться у него во рту. – У вас с Ароном все хорошо?

Я чувствую себя как-то глупо, сидя на диване, когда он стоит, как будто это дает ему какое-то преимущество передо мной. Поэтому я встаю и скрещиваю руки на груди.

– У нас все хорошо, – говорю я. – Я в порядке.

Я планировала рассказать ему о разрыве. В момент, когда увидела его на лестнице, я была уверена, что расскажу ему и, может, даже объясню, почему, расплачусь и признаюсь, что со мной что-то не так и я не умею радоваться жизни, потому что я – идиотка, такая идиотка.

Но теперь я не могу ему рассказать. Не буду.

– Дары нет дома, – говорю я.

Паркер вздрагивает и отворачивается. Мускулы его челюсти движутся. Даже в середине зимы его кожа кажется загорелой. Лучше бы он не был таким симпатичным. Лучше бы он выглядел так же плохо, как я сейчас себя чувствую.

– Ты ведь к ней пришел, верно?

– Господи, Ник… – он оборачивается ко мне. – Нам нужно… Я не знаю… Уладить это. Между нами.

– Не понимаю, о чем ты. – Я изо всех сил стискиваю свои ребра, потому что чувствую, что, если этого не сделаю, могу развалиться на куски, разойтись по швам, словно гигантский свитер.

– Ты прекрасно все понимаешь, – возражает он. – Ты мой… Ты была моим лучшим другом. – Жестом он обводит пространство между нами. Годами мы строили здесь крепости из подушек и соревновались, кто дольше выдержит щекотку. – Что произошло?

– Произошло то, что ты начал встречаться с моей сестрой, – отвечаю я, и слова звучат громче, чем я планировала.

Паркер делает шаг ко мне.

– Я не хотел сделать тебе больно, – произносит он тихо. И мне хочется сократить пространство между нами, броситься к нему и уткнуться лицом в ямочку на его плече, сказать, какой я была дурой, и позволить ему приободрить меня плохим исполнением песен Синди Лопер и любопытными фактами про самые большие гамбургеры в мире или сооружения, полностью построенные из зубочисток. – Я не хотел сделать больно ни одной из вас. Просто… так вышло, – теперь он почти шепчет. – И я пытаюсь это остановить.

Я делаю шаг назад.

– Не слишком пытаешься, – говорю я.

Понимаю, что веду себя как стерва, но мне все равно. Это он все разрушил. Это он поцеловал Дару и продолжает ее целовать, продолжает говорить ей «да» после очередного расставания.

– Я скажу Даре, что ты заходил.

Лицо Паркера меняется. И в этот момент я понимаю, что сделала ему больно, может, даже так же больно, как и он мне. Меня наполняет ощущение триумфа, больше похожее на тошноту, как то чувство, которое испытываешь, когда зажимаешь насекомое между слоями бумажных полотенец и сдавливаешь. А через секунду он уже выглядит злым и даже жестким, словно его кожа превратилась в камень.

– Да, хорошо. – Он делает два шага назад, прежде чем развернуться и выйти. – Передай, что я искал ее. Передай, что я за нее волнуюсь.

– Конечно. – Собственный голос кажется мне чужим и звучит так, словно я где-то в тысяче миль.

Я порвала с Ароном. И ради чего? Мы с Паркером больше даже не друзья. Я все разрушила. Меня начинает тошнить еще сильнее.

– О, и еще, Ник, – Паркер останавливается в дверях. По выражению его лица ничего невозможно прочесть. Возможно, он хочет извиниться. – У тебя футболка наизнанку.

И он уходит, сбегает вниз по ступеням, оставляя меня одну.

Ник, 29 июля

В день рождения Дары я просыпаюсь до звонка будильника. Сегодня та самая ночь, когда мы с Дарой вернемся в прошлое. Когда мы снова станем лучшими подругами. Когда все уладится.

Я вылезаю из постели, натягиваю свою форменную футболку и джинсовые шорты, а волосы завязываю в хвост на затылке. Все тело болит. Этим летом я стала сильнее благодаря тому, что таскала тяжелые мусорные мешки, отскребала «Кружащегося дервиша» и без конца бегала по лабиринту тропинок ФэнЛэнда. Мои плечи болят так, как обычно бывает после пары недель игры в хоккей на траве, и теперь у меня есть мускулы и темные синяки, которых я раньше не замечала.

Из холла я слышу, что в маминой ванной включен душ. Всю неделю она ложилась спать в 9, сразу после вечерних новостей с ежедневными отчетами по делу Мэдлин Сноу: скрывает ли что-то Николас Сандерсон, которого полиция, похоже, в чем-то подозревает; хорошо ли это, и существенно ли, что полиция до сих пор не нашла тела; возможно ли, что она еще жива. Можно подумать, Мэдлин ее дочь.

Я поднимаюсь на чердак, тихо ступая на носочках, как будто Дара может сбежать, если меня услышит. Всю прошлую ночь я думала о том, что скажу Даре. Даже тренировалась, шепотом повторяя слова перед зеркалом в спальне.