Прощай и будь любима - Адель Алексеева

На этот раз уже спустя неделю пришла его трогательная открытка:

«С твоим отъездом оборвалась моя связь с цивилизованным миром. Теперь, чтобы согреть себя изнутри, я вызываю твой образ и греюсь от него. Вчера ночью вышел на пустырь возле моего дома, звезды, как сумасшедшие, смотрели со всех сторон. Я выбрал одну, самую яркую и радостную, и подарил ее тебе. Так подойди же к ней, возьми и храни. Пусть она будет твоим талисманом».

Следующую весточку из Ашхабада Тина ждала почти месяц:

«Здравствуй, моя хорошая! Очень мне недостает общения с тобой – той радости понимания друг друга без слов, какого-то странного взаимного „облучения“.

Неоднократно пытался пробиться к тебе, но никак не удается. Бывает так – полоса живой связи дается жизнью, потом вдруг линия как бы „перекрывается“. Может быть, это для того, чтобы переварить пережитое?

Жизнь моя снова пошла по привычным каналам – институт, дом, друзья. Навестил Венчиковых. Бодрятся, но малость грустноваты – Анат. Ив., возможно, вынужден будет уйти на пенсию, Екат. Вас. теряет надежду на утверждение ее работы. Что сумел и как умел, передал Ан. Ив-у о своих встречах, переживаниях, книгах.

Радость расставаний. Не безразличие. А именно радость расставаний – как явственное ощущение того, что внешнее расставание ничего не меняет, что мы все равно вместе. Я привез с собой обильный и ценный багаж человеческих общений. Ты занимаешь особое место во всей этой внутренней вселенной. Ты – как теплая, родная планета, которой всегда доверяешь, где так хорошо и просто. Спасибо тебе.

Ухватился вчера, как за спасение, за свои тетрадки с записями – с „протоколами“ пробуждения. Вновь ощутил живое дыхание неотчужденной Реальности, но – тут же водоворот внутренних подводных течений – острых, холодных, мутных – закрутил меня и ревниво увлек и вовлек в себя. Ничего. Я уже не только выныривал из пучин к солнышку, но и грелся иной раз под его лучами. Будем учиться.

Тина, милая! Очень хочется говорить с тобой. Нам всегда есть о чем говорить, даже когда мы молчим. Я понимаю, что тебе кое-что во мне трудно, но, видно, эти трудности входят в целое моей психики, а может быть, они даже нужны. Главное же – интенсивность Бытия, что без трудностей вряд ли бывает.

Пиши, когда сможешь.

К. С.»

«Дорогая моя „сурьезная“ женщина!

Прими всяческие поздравления от несурьезного (хронически) мужчины к женскому всеобщему празднику! Желаю тебе всегда чувствовать себя женщиной и иметь успех у мужеского полу!

Получил я твое письмецо, вернувшись из Душанбе, куда махнул на последние деньки каникул. Все ждал своих саратовцев, кои обещали быть после сессии. Но… и поныне. Никто что-то ко мне не едет. Как бы все это пережить.

Перевел начерно ¾ интереснейшей (для меня, конечно) вещи некоего Франклина Меррела-Вольфа „Пути в иные измерения“. Перекликается с „Центром циклона“ Джона Лилли, который вывел меня этой весной в необычное состояние радости и понимания. Пытался тут применить его технику психологического толка к другим – работает. Если захочешь когда-нибудь в этом повариться, охотно займусь с тобой…

Много читаю. Впечатлился Сартром, Ануем. Любопытен „Черный принц“ Мёрдок. Эта дама далеко ходила во внутреннем плане, хотя кое-что несколько громоздко выражено, кое-что тривиально, но местами… Прочел модную Саган. Вот баба! Божий дар с яичницей, сама, видно, понятия не имеет, что пишет. Кое-что Моруа, местами великолепно, „Портреты“ – ужасны. Устроил тут со своими знакомыми коллективное чтение Чапековской „Обыкновенной жизни“. Человеческим языком сумел он передать то, что заумно и тяжко выдается в некоторых новомодных философиях. Ну, и еще много всего.

Работаю концертмейстером, но – мало певцов, даже против прошлого года. Взялся за очередную попытку пойти как-то в сторону физическую. Кажется, впервые уловил важную вещь. Основание упражнений – свобода, расслабление, но… это совсем не то зажатое расслабление, которое мы сейчас, зацивилизованные, можем изобразить. Статический тренаж в этом смысле неэффективен. Нужна динамика – что-то вроде медвежьего переминания с ноги на ногу.

Целую крепко.

Твой бродячий „йог“ К. С.»

* * *

…В один из серых осенних дней Тина зашла к Сашиной матери, и опять завязался разговор о замужестве: пора!

– Моя мама считает, – говорила Тина, – что любовь любовью, но мужа надо выбирать по уму. Легко это говорить мамочке, ведь она красавица, даже сейчас, и всегда может выбрать кого надо из своих поклонников.

– Да? – Полина Степановна с сомнением качнула головой. – Не очень-то похож их брак с Петром Васильевичем на счастье. Была, была у твоей мамы острая заноза в сердце, но, должно быть, Петр Васильевич вытащил ту занозу. А может быть, и нет… Однако что же ты молчишь о себе? Не один год миновал, а ты все в старых девах.

Тина обняла Полину Степановну и прошептала:

– Есть один вариант, к тому же музыкальный. Если он появится в Москве, обязательно познакомлю.

– Подумай, подумай, Валюша.

Валя лихо вскинула голову, короткие волосы взлетели:

– Завтра я подумаю и все решу. Или послезавтра.

Обещал приехать Кирилл, и ей следовало все обдумать и решить: не связать ли судьбу с ним? Но прежде рассказать кое-что в «Записках», предназначенных для Саши: вдруг он вернется? Бывают же чудеса…

1961 год. Сегодня я хочу попробовать разобраться в себе – что делать дальше, как жить?

Эти записки – уже не побасенки, и тебе не следует их читать, Саша. Почему? Да хотя бы потому, что на этот раз я буду писать о… поклонниках. Хотя я не Клеопатра и во мне нет ни капли стервозности (к сожалению), из-за меня никто не сражался, никто не погибал, однако…

Я пишу это для себя. Скоро исполнится пять лет с того дня, как мы расстались. Жизнь разлучила нас, а время, которому дано быть лекарем, почему-то не лечит. Конечно, я веду нормальный образ жизни («нормально» – это теперь самое распространенное слово), работаю, читаю, хожу в кино и театры, но… вчера я снова мчалась верхом на мавританском ките, и был он смеющийся, смуглый, как ты.

Мой милый Одиссей! От тебя нет вестей, а я все жду… Порой перестаю ждать, прощаюсь, а потом опять… Может быть, ты, как зимний медведь, спишь в притихшем лесу? Или кит, уплывший глубоко-глубоко? Есть такие особенные мавританские киты, исчезающие на нашей планете. Он дает о себе знать, когда наступает ночь. У него черно-коричневые глаза, уши крепко прижаты, голова – как яблоко, большие мягкие губы и ямочка на подбородке.

Подумать только: мне уже много лет, я – кто? старая дева? соломенная вдова?.. Часто, очень часто стою у детсадика, гляжу на деток и думаю: Одиссей, почему ты не оставил мне Телемаха? И такая потребность любви! Смотрю на отца – он постарел, и мне больно. Взгляну на брата – думаю: зачем я его так ругаю? Он же не виноват в своей инфантильности. А мама… Мама все та же таинственная красавица. Она, по-моему, боится старости, а еще – опасается встречи с юностью или с кем-то из того времени.