Как Советский Союз победил в войне - Марк Солонин

Оставив соответствующим депутатам Госдумы РФ выяснить вопрос – не является ли такое заявлением кощунством и оскорблением чувств блокадников, обратимся снова к Постановлению Военного совета Ленфронта № 00320 от 6 октября (других мне просто не удалось найти), которым лимитировался расход продовольствия. Кроме двух упомянутых выше категорий потребителей (личный состав фронта и Балтфлота, население Ленинграда) в Постановлении есть еще одна строка: «для закрытых учреждений и общественного питания». Что примечательно – эта загадочная категория ни хлеба, ни сахара не потребляет, для нее указаны лишь лимиты по мясу и жирам, причем лимиты очень жирные: 49 тонн мяса (при этом на 2,5 млн. населения города выделено всего 72 тонны) и 19,6 тонн жиров (для населения – 51,5 тонны). Да и 346 тонн мясокопченостей, завезенных в ноябре-декабре по «воздушному мосту», в воспоминаниях рядовых ленинградцев, переживших блокаду, почему-то не обнаруживаются…

Но есть и другие свидетельства. В 1998 г. профессор РГГУ Н. Н. Козлова опубликовала дневник некого Н. А. Рибковского, который тот вел во время ленинградской блокады. Тов. Рибковский родился в 1903 г., закончил Московскую Высшую партшколу в 1940 г., был назначен секретарем райкома в Выборге, затем после занятия города финскими войсками в августе 41-го прибыл в Ленинград, где после трехмесячного ожидания был назначен на более чем скромную должность инструктора отдела кадров горкома партии. Всего лишь.

9 декабря он записывает в своем дневнике: «С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак – макароны, или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед – первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой».

В начале марта 1942 г. (в тот месяц в Ленинграде умерло 99 тыс. человек) ответственного работника направляют в так называемый стационар горкома партии, где про грубую мужицкую еду, вроде свинины с тушеной капустой, и говорить-то неприлично: «Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха… Каждый день мясное – баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса; рыбное – лещь, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, 300 грамм белого и столько же черного хлеба на день, 30 грамм сливочного масла и ко всему этому по 50 грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину…» Эта запись (от 5 марта 1942 г.) заканчивается восхитительной фразой: «Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти».

29 декабря 1941 г. Военный совет Ленфронта принял специальное постановление, в котором работа «дороги жизни» была оценена как «совершенно нетерпимая». 5 января 1941 г. ЧВС Ленфронта, секретарь ЦК тов. Жданов выпустил обращение к личному составу военно-автомобильной дороги, которое начиналось такими словами: «Дорогие товарищи! Фронтовая автомобильная дорога продолжает работать очень плохо…»

Как отмечают советские историки, в ответ на обращение Жданова во всех автомобильных батальонах прошли митинги и собрания, на которых… К счастью, дело не ограничилось одними только митингами и партсобраниями. Первым, и по хронологии и по важности, было восстановление движения по железнодорожной ветке Тихвин, Волхов, ст. Войбокало, что позволило приблизить пункты перевалки грузов на расстояние в 15 км от берега «шлиссельбургской губы» Ладожского озера. Теперь один грузовик успевал сделать две «ходки» в день. В разы увеличилось и количество реально задействованных в перевозке машин, удалось, наконец, навести должный порядок в деле обеспечения «дороги жизни» бензином.

Результат не заставил себя долго ждать. 18 января в Ленинград по льду Ладожского озера было доставлено 3315 тонн грузов, то есть в полтора раза больше, чем за всю первую декаду декабря. Среднесуточный объем перевозок в январе составил 1764 тонны – в четыре раза больше, чем в ноябре-декабре. В феврале объем перевозок еще более вырос, достигнув отметки в 3071 тонн в день, в марте было перевезено 118 тыс. тонн (в среднем 3946 тонн в день). За один день 31 марта на западный берег Ладоги было доставлено 6243 тонны. В последние три недели работы «дороги жизни» (до 21 апреля) было перевезено 87 тыс. тонн, то есть ежедневная доставка грузов в ДЕВЯТЬ РАЗ превысила средний уровень декабря 41-го года.

Три четверти грузопотока составляло продовольствие: всего было завезено 271 тыс. тонн. Кроме того, в течение зимы 41–42 гг. в Ленинград по Дороге жизни было доставлено 35 тыс. тонн ГСМ, 23 тыс. тонн угля, 32 тыс. тонн боеприпасов и вооружения. Назад, на восточный берег машины также не шли порожняком. Из Ленинграда вывозилась продукция военных заводов (полковые 76-мм пушки, минометы, изделия электронной и оптической промышленности) и личный состав воинских частей, которые перебрасывали с Ленинградского на Волховский фронт.

22 января 1942 г. было, наконец, принято решение о массовой эвакуации населения (до этого, не дожидаясь решения и помощи властей, пешком по льду Ладожского озера и «неорганизованным автотранспортом» город смогли покинуть 36 тыс. человек). Всего по ледовой дороге с 22 января до 15 апреля было вывезено на «большую землю» 554 тыс. человек.

Многократный рост объемов поставляемого в город продовольствия вкупе с эвакуацией значительного числа едоков позволили существенно улучшить питание жителей Ленинграда и солдат на фронте. С 24 января по рабочей карточке стали выдавать 400 г хлеба в день; в боевых частях Ленфронта норма снабжения мясом поднялась до 150 г в день, и калорийность суточного рациона удалось довести до 2830 ккал – на морозе и этого мало, но угроза голода отступила. 11 февраля было проведено третье по счету повышение нормы выдачи хлеба для населения: 500 г для рабочих, 300 г для детей и иждивенцев. Использование «условно-пищевых добавок» при выпечке хлеба было прекращено. Впервые с начала блокады калорийность рабочего пайка перевалила за «смертную отметку» в 1700 ккал. В марте по рабочей карточке уже выдавали 600 г хлеба, в заметных размерах появилась крупа, сахар, жиры, мясопродукты.

Но люди продолжали умирать. Десятками тысяч. В марте умерло 99 тыс. человек, в апреле – 80 тыс., в мае – 53 тыс. Уже светило по-летнему теплое солнце, уже появилась первая зелень с огородов (под них перекопали каждый свободный клочок земли за городом и в самом Ленинграде), уже заработал водопровод и пошли трамваи, для самых ослабленных были открыты специальные столовые, в которых получили дополнительное питание сотни тысяч дистрофиков, а смерть продолжала свирепствовать. Увы, алиментарная дистрофия – это тяжелая болезнь, а не просто «кушать хочется» (кушать на последних стадиях уже и не хочется); у пораженного ей происходят глубокие и не всегда обратимые нарушения обмена веществ, почки перестают выводить воду, человек опухает и гибнет от самоотравления организма.

Строго говоря, каждый из переживших «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам» нуждался в стационарном лечении с последующей реабилитацией в санатории. Понятно, что в условиях войны говорить об этом можно было лишь в порядке очень грустной шутки… В июне умерло 34 тыс. человек, в июле – 18 тыс., в августе – 9 тыс. Нечто подобное – отсроченная гибель от алиментарной дистрофии – происходило и среди тех ленинградцев, кого на «большую землю» вывезли живыми, но этой статистики не знает никто. Всего же, по самым аккуратным, сдержанным оценкам жертвами «ленинградского голодомора» стало 600 тыс. человек.