Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

— Истинной царственной мудростью, — произнес мистер Примби-Саргон вслух и больно столкнулся с высоким смуглым джентльменом, поспешавшим от Сент-Джеймсского парка к Сент-Джеймсскому дворцу. — Извините! — воскликнул мистер Примби-Саргон.

— Моя вина, — сказал высокий смуглый джентльмен. — Опаздываю на встречу. — И поспешил дальше.

Странно! Где мистер Примби — или Саргон — уже видел это лицо? Нет ли… какой-нибудь связи с Шерингемом и сверкающим на солнце песком? Но тут все заслонил Шумер, и высокий смуглый джентльмен стал вождем племени, кочующего по пустыни. Кочующего среди песков.

Взволновавшаяся поверхность вновь стала зеркальной, отражая годы отрочества в Шумере. На чем мы остановились? Даже в те дни люди замечали в мальчике серьезность не по его годам. Он избегал детских игр. Не увлекался крикетом даже в Шерингеме. Скромно, но твердо отрок поднимал голос в зале совета, и все признавали мудрость его слов. Старцы, сидевшие вокруг, дивились. «Речет красно», — говорили они в своей древней шумерской манере. Красноречивей. И еще его называли Находящим Пути.

Саргону еще не исполнилось пятнадцати, а старый бездетный правитель, которому у границ грозили враги и заговоры внутри страны, уже выделил его. «Этот мальчик может спасти царство». Затем, едва ему сравнялось восемнадцать, ему поручили возглавить поход для замирения горцев на севере, поручили убедить их не вступать в союз с Северным Врагом. Он совершил больше, чем ему было велено. Он прошел через горы на лежащие за ними равнины и дал сражение Северному Врагу, и победил его, и сурово покарал. После этого все люди поняли, что ему быть новым Владыкой и Господином Шумера, преемником своего престарелого покровителя. И все искренне это одобряли, кроме Прюма, Хитреца (уже щеголявшего отрастающими баками). Да, и он одобрял, но с завистью в глазах. А затем наступили дни Венчания на Царство и Вступления во Власть над Гаремом. Чудные дни. А потом — рождение Наследной Царевны, его единственного ребенка, и великий поход в пустыни юга. И еще походы, и творение законов — мудрых законов и еще более мудрых, и толпы рукоплещущих благодарных людей, и счастливые деревни. Жизнь стала счастливой повсеместно. Прюм плел заговоры, поднял бунт и получил по заслугам согласно незатейливому обычаю тех времен. Это было прискорбной необходимостью, на которой нет нужды останавливаться. Расширялись границы, а с ними и великий мир — Россия и Турция в Европе, Персия, Индия, Древний Египет, Сомали и так далее, и так далее были покорены и сделаны счастливыми. Были открыты Америка, Австралия и остатки еще не совсем утонувшей Атлантиды. Потом о них забыли, но в первый раз их открыли именно тогда — и они платили дань. Была учреждена Лига Наций.

Весь мир говорил о благости Саргона и переживал золотые дни. Ибо Саргон правил согласно свету справедливости в сердце своем. Он умерил жертвоприношения в храмах и ввел в верования и богослужения своего рода протестантство. Люди слагали о нем хвалебные песни. Прохожие — мужчины и женщины — бросались целовать ему руку. И он не лишал своих подданных доступа к себе. Это доверие его и погубило. Блеснул, увы, нож убийцы, черного убийцы, безумца, чужеземца…

Поразительно! Он помнил, как подданные оплакивали его смерть.

Белая перчатка полицейского уперлась в грудь мистера Примби-Саргона и помешала ему шагнуть под автобус. Он ловко увернулся. Трафальгарская площадь, великое место встреч, слияние магистралей. Толпа здесь в теплом октябрьском свете превосходила даже шумерийские толпы. Тут он за ними и понаблюдает. Темные толпы, кишение озабоченных лиц. Его возвращение должно быть связано с ними. Была великая война, много опустошений, мир получил тяжелую рану и не мог оправиться. Бедные правители политики этого века не обладают мудростью, лишены инстинкта, который подсказал бы самый верный путь. Вновь нужен вождь и спаситель, обладатель подлинной мудрости.

И под носами нельсоновских львов прошел Саргон, и он миновал конную статую Георга IV, направляясь к господствующей над площадью балюстраде, и занял там позицию для наблюдений. Он посмотрел через Уайтхолл на величественную башню парламента, и Уайтхолл был полон золотистой дымкой, пронизанной блеском моторных экипажей. Поток автобусов, автомобилей и фургонов катился к площади, где сливался с потоками Нортумберленд-авеню и Стрэнда, а затем они вновь разделялись слева от него и справа — к Пэлл-Мэллу по ту сторону площади. Уличные фонари еще не зажглись, но в закругленных обрывах зданий слева несколько окон уже теплились светом. Внизу через площадь текла тонкая струйка пешеходов, точно вереницы муравьев, от одного пункта до другого, а приземистая станция метро непрерывно глотала пятнышки и кучки индивидов. У подножия Нельсоновской колонны происходил митинг, маленький людской полумесяц, в котором не чувствовалось ни малейшего энтузиазма. Люди с бело-красными плакатами, призывающими покончить с безработицей, раздавали белые листовки и встряхивали ящиками для сбора пожертвований. А прямо под ним несколько бедно одетых детей бегали, играли, дрались…

Всего лишь маленький кусочек одного из его городов. Ведь, понимаете, протекшие столетия и развитие его древней империи сделали его законным владыкой и правителем как этого города, так и всех городов мира.

И он вернулся исцелить недуги этого кишащего людьми мира и вновь восстановить в нем нерушимый мир древнего Шумера.

2

Но как приступить к выполнению этой задачи?

В том-то и заключалась трудность. Нельзя допустить Полуявления. Он понимал, что взять все в свои руки надо быстро и решительно, но с балюстрады перед Национальной Галереей мир, который ему предстояло взять в свои руки, выглядел таким большим, разбросанным и разъединенным! Он может и не даться в руки. Если начать сейчас, если начать возглашаться отсюда, скорее всего никто на него и внимания не обратит. Он должен бдительно выжидать удобного случая и не допустить ни единой ошибки. Не подобает Владыке и Восстановителю Всея Земли делать ошибки.

Вот, например, Букингемский дворец чуть было не стал ошибкой. Все кончилось благополучно, но могло бы и иметь серьезные последствия. Народ еще не знает своего Господина, понятия о нем не имеет.

— Они могли бы, — сказал Саргон, впадая в примбийскую прозаичность, — забрать меня. И каким бы я тогда выглядел дураком!

Допускать подобные действия больше никак нельзя.

Да. Ему приличнее дожидаться руководства свыше.

Та Сила, которая вернула его в мир и открыла ему, кто он такой и какая на него возложена миссия, несомненно, вскоре пришлет ему просвещенного помощника, или даже не одного, который его узнает. Ибо, разумеется, он должен походить на монарха, которым был — узнал же он в Хоклби Прюма! Пока он взвешивал эту идею, его пальцы коснулись усов и начали задумчиво их крутить. Собственно говоря, они своего рода маска. А пока? А пока он должен увидеть, как можно больше, определить настроение народа, узнать его потребности, его несчастья. Он будет ходить между людьми неузнанным — как Гарун аль-Рашид, но ради более мудрой цели.

— Гарун аль-Рашид, — прошептал Саргон, посмотрел вверх на лорда Нельсона и дружески ему кивнул. — Гарун аль-Рашид. Жаль, что мои карманы не набиты золотыми монетами! Но это — на завтра. У того человека, как бишь его? — у Примби где-то был банковский счет.