Элита. Взгляд свысока - Ирина Волчок

Надежда Ивановна неуверенно засмеялась. И Леонард Семенович неуверенно засмеялся. Хозяин неопределенно хмыкнул. Нина Максимовна вытащила из кармана новую бумажную салфетку. Александра предупреждающе кашлянула. Настя оглянулась, опять на миг сделала виноватое лицо, повернулась к бабушке и со вздохом продолжила:

— Саша говорит, что воспитанные люди никого не обвиняют без… без-до-казательно. Но чего ж тут думать? Пахнут одинаково. Бабуль, я ведь права? Дед, а ты чего стоишь, как чужой? Мог бы тоже подержать меня на руках. Саша говорит, что такой большой девочке нельзя проситься на руки… Но раз уж случай такой исключительный — то ничего. Я так полагаю. Саша, я ведь правильно полагаю?

— Совершенно правильно, — согласилась Александра. — Хотя мне кажется, что вы, мисс, слегка злоупотребляете исключительностью случая. Дедушка с бабушкой устали с дороги. Им бы следовало отдохнуть перед ужином. А вам, Анастасия Владимировна, как хорошей хозяйке, следовало бы показать дедушке с бабушкой их комнаты и помочь как следует устроиться. И как бы невзначай выяснить, какие блюда дедушка с бабушкой предпочитают.

— Успеется, — легкомысленно отозвалась Настя. — Потом покажу. Потом выясню. Дед, а ты си-и-ильный…

Она уже сидела на руках у Леонарда Семеновича, обнимала его за шею и что-то шептала на ухо. Леонард Семенович стоял, закрыв глаза, крепко прижимал ее к груди и кивал головой. Вот ведь мартышка хитрая, уже и деда зомбирует… Надежда Ивановна сидела, запрокинув голову, не отрывая взгляда от внучки, и держала ее за ногу. Наверное, что-то почувствовала, беспокойно шевельнулась в кресле, оглянулась и, встретившись глазами с Александрой, отпустила Настину ногу, неловко уронила руку на колени и испуганно забормотала:

— Нет-нет, нам ничего не надо, мы и не устали совсем… Правда, Лёня? И не голодные, нам ничего не надо, спасибо большое… Нам бы с Настенькой еще немножко побыть… Если можно… Или мы что-то не так делаем?

— Что не так делаете? — не поняла Александра.

Надежда Ивановна смешалась.

— Ну, я не знаю, — почти шепотом сказала она и покосилась на хозяина. — Может, тут так нельзя… Может, правила какие-нибудь…

— Господи помилуй, какие правила? — изумилась Александра. — Как можно по правилам… любить?

— Спасибо вам… Саша, да? Саша, спасибо вам большое… — Надежда Ивановна смотрела на нее собачьими глазами. Сейчас опять плакать будет.

Ну, вот что на это можно ответить? Ничего на это ответить нельзя. Тем более, что опять длинно и остро кольнуло в сердце. Только этого сейчас не хватало. Нина Максимовна насквозь прорыдала уже пачку салфеток, Настины дед и бабка безнадежно плывут, Хозяин изображает гранитный памятник самому себе, так еще и Александра сейчас в обморок хлопнется. Она заметила, как Хозяин на нее смотрит, сжала зубы, отвернулась и отошла к перилам веранды, уцепилась за них на всякий случай — вдруг и правда свалится — и попыталась дышать помедленнее и поглубже. Получилось не сразу.

— Правда, давайте-ка устраиваться… — Гранитный памятник ожил и взял командование на себя. Наконец-то. — Нина Максимовна, ау! Не прячьтесь, я вас вижу… Идите сюда. Вот так. Будьте добры, предупредите Соню, что наши гости сейчас придут. Соня знает, что делать, но вы тоже помогите им… помогите Надежде Ивановне и Леонарду Семеновичу сориентироваться. Настя, ты ведь покажешь бабушке с дедушкой их комнаты? Оставь Александру в покое. Пять минут сможешь обойтись без нее? Вот и хорошо… Андрей! Где ты?… Андрей, вещи внесли? Скажи Клавдии Васильевне, что мы будем ужинать здесь. Никто не против ужина на веранде? Ужин через час. Или через полтора… в общем, как все будут готовы — так и за стол.

Надо же, Хозяин помнил имена всех, кто работает в доме. Она была уверена, что он даже не знает, что в доме вообще есть посторонние. Нет, о своей службе безопасности знал, конечно. И об Александре знал — все-таки няня его ненаглядной дочери. Но чтобы помнить имена горничных и кухарок? Это было неожиданно.

Александра отпустила перила и обернулась. Настя вела за руки бабушку с дедушкой в дом. Они шли как-то нерешительно и все время посматривали на Александру. Сейчас-то чего смотреть? Ее уже разжаловали в рядовые. Уже опять распоряжается Хозяин…

Хозяин тоже почему-то смотрел на нее. И взгляд у него был удерживающим. Но не таким, каким приказывают оставаться на месте, руки за голову, а таким, каким просят остаться, потому что очень нужно. И даже — пожалуйста. Поэтому Александра осталась. Кивнула головой Насте, ободряюще улыбнулась ее бабушке и дедушке и уставилась на Хозяина. Без выражения. Взгляд «без выражения» она отрабатывала перед зеркалом, долго отрабатывала, так что сейчас должно получиться. Хозяин оглянулся, убедился, что на веранде никого, кроме них, не осталось, и тоже уставился на Александру. И тоже без выражения. Неужели и он этот взгляд перед зеркалом отрабатывал? Или этот взгляд поставил ему имиджмейкер? Нет, скорее всего, это у него наследственное. Все они из поколения в поколение рождаются с таким взглядом. А уже потом имиджмейкеры ставят им взгляды грозные, радушные, добродушные, внимательные, понимающие, укоризненные, доверчивые, сердитые, радостные и так далее. Ненужное зачеркнуть. Все зачеркнуть, потому что ничего им не нужно. Им на все случаи жизни хватает тараканьего взгляда без выражения. Ну, иногда еще — непонятной улыбки. Да, примерно вот такой.

Непонятная улыбка исчезла с лица Хозяина, и он серьезно спросил:

— Александра, что вам нужно?

Ничего угрожающего в его голосе не было. Спросил именно серьезно. И терпеливо ждет ответа. Интересно, какого именно ответа он ждет? Что она попросит прибавку к жалованью? Лимузин с водителем? Белую яхту, мраморный дворец? Льдину с пингвином и корзину апельсинов?..

— Вам ведь наверняка что-нибудь нужно, — уверенно сказал хозяин. — Всем всегда что-нибудь нужно. А вам — что?

— Корвалол… Или валерьянка какая-нибудь… Или хоть валидол, что ли…

Он удивился. Очень сильно удивился, растерялся и, кажется, испугался. Но больше всего — удивился. Примерно так, как если бы услышал от, например, холодильника что-нибудь вроде: «не хлопай дверцей, мне больно».

— У вас что, сердце?

Хозяин с тем же выражением спросил бы у холодильника: «Ты что — живой?»

Зря она язык распустила. Чего доброго, и правда поверит, что она живая. Что у нее сердце. Что ей может быть больно. Что ей что-то может быть нужно, как и всем. Что она уязвима, как и все.

Теперь придется срочно реставрировать порушенный имидж холодильника.

— Что вы имеете в виду? — холодно осведомилась она. Не просто спросила, а именно осведомилась. Холодно. — Разумеется, у меня есть сердце. Как у всех… — Александра вспомнила подслушанный разговор, не удержалась и добавила: — Почти у всех.

— Так. И что с вашим сердцем?

Хозяин зачем-то полез во внутренний карман пиджака. Скорее всего — за бумажником. Сейчас вручит Александре выходное пособие и прикажет кому-нибудь из привидений отвезти ее в Москву, на Большую Черкизовскую. Зачем ему говорящие холодильники с больным сердцем рядом с Настей?