Бриллианты для мышки - Наталья Никольская

– Степаныч, – заголосила она, – Степаныч, проснись.

– Может, не надо, баба Дуся, – пробовал остановить ее Игорь, может, его и дома нет.

– Как это нет, – повернулась Бабуся к Игорю, – куда же он подевался? Дома, еще как дома, только дрыхнет, поди.

– Кто дрыхнет? – в окне появилась всклокоченная голова, – чего надо?

Бабуся подмигнула Игорю, мол, не тушуйся, внучек, сейчас мы кое-что узнаем.

– А это я, Степаныч, – умильно проговорила Бабуся, – ты меня, разве, не помнишь?

Мужик с пропитым мятым лицом в грязной рубахе без пуговиц открыл окно, в котором торчало треснутое стекло. Он наклонился вниз, вгляделся в Бабусю мутными глазами, а затем проворчал:

– Это ты, мать?

– Я, Степаныч, я, – обрадовалась Бабуся, – признал все-таки.

– Чего надо? – хмуро спросил Степаныч, – почесывая под мышками.

– А мы к тебе по делу, – умильно расплылась в улыбке Бабуся, – твоя помощь нам требуется.

– Не могу я, – все также хмуро заявил Степаныч, – не можется мне что-то.

– Так мы это быстро исправить можем, – проговорила Бабуся и для верности встряхнула своей сумкой.

– Заходите, что ли, – промолвил Степаныч и скрылся за окном.

Бабуся схватила Игоря за руку и потащила в подъезд. Дверь квартиры номер один была приоткрыта. То ли Степаныч забывал ее закрыть, то ли считал, что нормальный человек все равно к нему не сунется. Бабуся приоткрыла дверь, просунула внутрь голову. Увиденное, вероятно, удовлетворило ее, потому что она распахнула дверь пошире и вошла внутрь. Игорь следовал за ней.

Степаныч сидел за кухонным столом, который не стал чище с прошлого визита Бабуси и уныло смотрел на пустую бутылку, стоящую на столе.

– Заходи, мать, – пробормотал он, – и ты заходи.

Последние слова предназначены были, видимо, для Игоря.

– Никак, маешься? – участливо спросила Бабуся.

– Муторно, мать, – ответил Степаныч, снова уставившись на пустую бутылку.

– Это не беда, – Бабуся ловко извлекла из сумки початую бутылку, заткнутую газетой, и водрузила ее на стол.

– Что это? – спросил Степаныч, оживая на глазах.

– Лекарство, – захихикала Бабуся, – очень пользительная микстурка.

– Сейчас отведаем твоего лекарства, – Степаныч потер руки, – тебе тоже плеснуть, мил человек? – обратился он к Игорю.

– Нет, спасибо, – отказался тот.

– А чего так? – Степаныч проворно достал граненый стакан.

– Язва, – не моргнув глазом, соврал Игорь, – всякие крепкие напитки противопоказаны.

– Ну раз нельзя, значит, нельзя, – Степаныч торопливо наполнил стакан и опрокинул его в глотку.

Он замотал башкой, заелозил локтем по столу, на глазах у него выступили слезы, а рот растянулся в блаженную улыбку.

– Хороша, мать, твоя микстура, – и налил себе новый стакан.

– Ты подожди так-то глохтать, – остановила его Бабуся, – на вот блинцов, закуси.

Степаныч опрокинул еще один стакан, потянул на себя блин, разорвал его, понюхал и запихал в рот.

– И эта хорошо пошла, – констатировал он, – дай Бог, мать, тебе здоровья, не дала погибнуть человеку.

– Человек человеку завсегда должен помогать, – сказала Бабуся, – та ведь, Степаныч, тоже нам можешь помочь.

– Как это? – Степаныч поднял на Бабусю выцветшие глаза. – Как это помочь?

– А вот ты мне в прошлый раз стаканчики уступил?

– Уступил? – нахмурился Степаныч. – Только если ты, мать, хочешь мне их назад продать…

– Нет, что ты, что ты, – замахала руками Бабуся, – моему внучку они дюже понравились.

– Тогда чего?

– Ты нам с Митричем говорил, что их парень какой-то в мусорку сунул.

– Чего-то я не помню, чтобы такое говорил, – Степаныч почесал нечесанную голову, – сочиняешь, мать.

– Вот те крест, – Бабуся подступила вплотную к Степанычу, – забыть-то всякий может, только я помню, как ты про парня в длинной куртке рассказывал.

– Ладно, – сдался Степаныч, – рассказывал.

– Давай, Горяшка, – подтолкнула Бабуся молчавшего до сих пор Игоря, – покажи.

Тот достал фотографии, но засомневался, класть ли их на заляпанный неизвестно чем стол. Бабуся разрешила его сомнения, выудив из недр своей сумки газетку и постелив ее на стол. Игорь разложил перед Степанычем ворох разноцветных фотографий.

– Чего это? – удивился Степаныч.

– Посмотрите, – сказал Игорь, – может быть, вы узнаете на снимках кого-нибудь.

– Посмотри, посмотри, Степаныч, – запросила его и Бабуся, – ты же его видел.

– Не знаю, – Степаныч грязным пальцем пошевелил фотографии, – какие-то рожи незнакомые.

– А вы внимательно посмотрите, не торопитесь.

Степаныч брал по одной фотографии и подносил к глазам. Он внимательно смотрел на лица студентов и бормотал что-то себе под нос.

– Вот, – сказал он, подпихивая к Игорю фотографию, – вот он тогда стакашки и бутылку почти полную выкинул, козел.

– Почему козел? – удивился Игорь. – Она же вам досталась со всем содержимым.

– Потому и козел, – наставительно сказал Степаныч, – такие всегда добро переводят. А если бы я эту бутылку тогда не нашел? Козел и есть! – окончательно высказался он.

Но Игорь уже его не слушал. На фотографии, которую выбрал алкаш, был снят Иннокентий.

– А вы не путаете? – спросил Игорь, пытаясь подавить свою радость, – все-таки вы выпили, темно было уже…

– Нет, я его запомнил. Он как раз повернулся, а там свет на него падал.

– Вы точно не путаете? – еще раз спросил Игорь, хотя в душе уже не сомневался.

– Нет. Я долго на него смотрел, что он там делает. А он еще повернулся, внимательно посмотрел по сторонам. Чисто волк. Но я в сторонке на лавочке лежал, тихо лежал, он меня и не заметил.

– Ладно, спасибо, – сказал Игорь, собирая фотографии, вы нам здорово помогли.

– Как водится, – проворчал Степаныч.

– Мы пошли, – сказала Бабуся, идя за направляющимся к двери Игорем.

– Эй, мать, постой, – Степаныч поднялся.

Игорь уже вышел за дверь, но Бабуся задержалась.

– Тут такое дело, мать, – замялся Степаныч, – пенсия, понимаешь, вся на лекарства ушла, я без хлеба какой день сижу. Ты бы мне не могла одолжить немного? Я пенсию получу, и, как штык, тебе отдам.