Лондон - лучший город Америки - Лаура Дейв

Я стояла в прострации. В номер к молодоженам я бы теперь ни за что не пошла. Представляю, что у них происходит. Выйдя из зала первыми, Джош и Мерил, наверное, машинально направились к лестнице и только на седьмом или девятом этаже вспомнили, что лифт уже работает. А в номере им предстояло прощание, на этот раз окончательное.

В вестибюле Бесс говорила по телефону. Майкл стоял рядом, Мойниганы-Ричардсы ждали немного поодаль. Мой отец провожал гостей и пытался их убедить, что они видели не совсем то, что видели.

Теперь все происходило, как при перемотки фильма назад: коридорные сновали туда-сюда, гора ненужных полотенец таяла, лифты приезжали и уезжали. Я направилась к выходу глотнуть свежего воздуха, переждать хаос. Когда я вошла во вращающуюся дверь, за спиной послышался стук. Пришлось возвращаться: звала мама.

Она посмотрела на мешок с пленками, но промолчала. Может, еще не поняла, или просто было не до этого.

– Эмми, отвези Мойниганов-Ричардсов к нам. Езжайте прямо сейчас, потому что им нужно домой, в Арканзас. Они хотят выехать как можно раньше.

Я бы не стала перечить, даже если бы мама говорила менее деловито. Я обрадовалась возможности уехать. Даже с Мойниганами-Ричардсами.

– Хорошо, мам. Будет сделано.

– Не хочу, чтобы в доме были посторонние, когда я вернусь. Лучше нам побыть дома вчетвером. – Мама задумчиво посмотрела в потолок. – И да, не забудь сделать ванночку для ноги. На полчасика, хорошо?

А я почти забыла о своем ранении.

– Просто подержи ее в воде. И добавь соли, половину столовой ложки.

– Хорошо, посолю. Что еще?

– Ничего, – покачала она головой и поправила мне прядь волос.

– А ты где будешь? – спросила я.

– С твоим отцом. Куда он, туда и я.

Раньше во время медового месяца в путешествие не ездили. Название «медовый месяц» пошло от другого обычая: подносить молодым медовуху и на свадебном пиру, и еще месяц после свадьбы. Считалось, что это обеспечит супругам сладкую совместную жизнь.

В тот вечер было впору пить горькую. Мойниганы-Ричардсы стащили в гостинице литровую бутылку вина и уютно прихлебывали на заднем сиденье «вольво», устроившись по обе стороны детского кресла, в которое пересадили большую мягкую игрушку. Профессор периодически протягивал бутылку и мне. Думаю, он хотел показать, что не держит на меня зла. За то, что свадебный уик-энд превратился в фарс. Профессор сам так сказал:

– Мы считаем, что ты не виновата, это все твой брат и родители. Но главным образом твой брат.

Я широко улыбнулась ему в зеркало заднего обзора.

– Спасибо.

Я решила, что сейчас не лучшее время признаваться, что я тоже отчасти виновата. Я притворялась подругой их дочери, а потом выяснилось, что никакая я не подруга, есть обстоятельства важнее. Интересно, как там они, в гостинице. Кто с кем? Что говорят? Что делают? Джош и Мерил сидят, наверное, в гостиной одни, в разных углах: оба хотят уйти, но боятся поставить последнюю точку.

Я включила радио.

– Не хотите узнать обстановку на дороге? – предложила я Мойниганам-Ричардсам. – Вам же еще домой ехать.

Миссис Мойниган-Ричардс наклонилась вперед, выключила радио да так и осталась сидеть, обнимая мое кресло. Я бы предпочла, чтобы она села, как раньше.

– Какая разница, – сказала она. – Мы поедем в любом случае.

Миссис Мойниган-Ричардс вышла на контакт! И сразу же нарушила личное пространство.

– Тогда, конечно, хотя… – поддержала я разговор, понимая, что мы разговариваем в первый и последний раз.

– У меня к тебе вопрос, – заявила она, не отпуская моего сиденья. – Там в мешке – те самые видеозаписи? Документальный фильм о рыбаках? Нам Мерил рассказывала.

– О женах рыбаков, – поправила я. – Да, были записи.

Были. Может, удастся спасти несколько кассет, но большая часть материала пропала. Все эти истории просто исчезнут.

– Я мало смыслю в пленках, но они, похоже, испорчены, – сообщил профессор.

«Спасибо, профессор». Я постаралась не обращать на него внимание, но он тоже наклонился вперед и обнял пассажирское сиденье. Жена переглянулась с ним и спросила меня:

– Мерил сказала, ты хочешь снять кино с хорошим концом. Это так? Это твоя главная цель?

Я кивнула, хотя мне было неприятно это слышать. Вслух подобные вещи звучат более странно, к тому же мне так и не удалось закончить свой фильм. Даже когда пленки были целы, концовкой там и не пахло.

Профессор Мойниган-Ричардс пристально смотрел на мое отражение. Похоже, что-то в моем ответе его не устраивало.

– А не кажется ли тебе, что снимать такие фильмы – очень печально? – поинтересовался он.

– Какие «такие» фильмы?

– Которые хорошо заканчиваются.

– Не хочу говорить неприятное, – вклинилась миссис Мойниган-Ричардс, – но важнее спросить себя, почему ты сложила свои материалы в мусорный мешок. То, что ты положила записи в мусорный мешок, ясно указывает на намерение от них избавиться. Как минимум, подсознательное.

Профессор кивнул. Я чуть было не запамятовала, что они всю жизнь посвятили изучению социологии. А сейчас, очевидно, разбирают мой случай для научной аудитории. Случай молодой женщины, которая сложила все самое важное в мусорный мешок. Только если бы я действительно хотела избавиться от этих пленок, мое подсознательное сработало бы иначе – учитывая то, как я жила последние годы. Мусорный мешок – это слишком просто.

Профессор М-Р придвинулся еще ближе.

– Так ты на самом деле считала, что когда-нибудь закончишь фильм? Что найдешь тот самый хэппи-энд?

Я отвела взгляд.

– Возможно, я надеялась, что случится что-то еще.

– Что именно?

Я с вызовом посмотрела на них и признала:

– Что кто-то придет и скажет.

– Что скажет? – спросила миссис М-Р.

– Что делать дальше.

Она внимательно посмотрела на меня и откинулась на спинку сиденья. Профессор сделал то же самое.

– Тогда на самом деле все гораздо печальней, – промолвила она, глядя в окно.

Потом наступила тишина. Порой они поглядывали на меня с сочувствием, и мне становилось только хуже. Пленки в багажнике не давали мне покоя. В конце концов я остановилась у обочины, достала мешок и вышвырнула все в траву. Кассеты разлетелись, как чайки; впрочем, видно, чайки были нездоровы: улетели они недалеко.

Труд моих последних трех лет жизни валялся в канаве. Я испытала огромное облегчение. Не потому что радовалась такому завершению, а потому что сама туда не угодила.

Когда мы снова были в пути, миссис Мойниган-Ричардс обратилась ко мне грустным, тихим голосом: