1945. Год поБЕДЫ - Владимир Бешанов

Я уверен, что он в то время понимал необоснованность своей претензии к нам и предъявлял ее лишь для того, чтобы подзадорить меня. Возникали такие вопросы: почему Ставка не использовала весьма выгодное положение войск 2-го Белорусского фронта и не совместила удар войск 3-го Белорусского фронта с ударом нашего фронта, нанося его примерно с ломжинского направления, с юга на север, в направлении на залив Фриш-Гаф? В данном случае сразу же следовало бы этому фронту включить в свой состав войска 50-й и 3-й армий с их участками. Генеральный штаб не мог не знать о том, что наиболее сильные укрепления в Восточной Пруссии были созданы в восточной и юго-восточной ее частях. Кроме того, сама по себе конфигурация фронта подсказывала нанесение удара именно с юга на север, чтобы отсечь Восточную Пруссию от Германии. К тому же удар с этого направления было легко совместить с ударом, наносимым войсками нашего фронта. Такое решение облегчило бы прорыв фронта противника в самом начале операции».

Выполняя новую директиву, войска 2-го Белорусского фронта устремились к побережью залива Фришес-Хаф. Особенно быстро наступала 5-я гвардейская танковая армия. Овладев 20 января крупным узлом шоссейных и железных дорог городом Нейденбург, танкисты взяли курс на Остероде, Эльбинг. Соединения левого крыла фронта за один день продвинулись более чем на 40 километров, заняв города Серпц, Бельск, Вышогруд.

21 января в результате ночной атаки 10-го танкового корпуса (117 танков и 84 САУ) генерал-майора М. Г. Сахно пал Танненберг. Это был знаменательный момент. Отступавшие немецкие части взорвали Танненбергский мемориал, посвященный победе 1914 года, а саркофаги национального героя фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и его супруги вывезли на Запад вместе с боевыми знаменами отличившихся немецких полков. Как отмечал в дневнике один из чиновников германского МИДа, «уничтожением мемориала немцы официально признали тот факт, что у них не осталось надежды когда-либо вернуться в Пруссию». В тот же день был взорван комплекс сооружений гитлеровской ставки «Вольфшанце» под Растенбургом.

Вот теперь нацистское руководство дало разрешение на эвакуацию жителей Восточной Пруссии и Померании. Сотни тысяч беженцев устремились на Земландский полуостров — к Пиллау, на косу Фрише-Нерунг, за Вислу — к Данцигу и Готенхафену.

«С приближением фронта, — пишет генерал К. Ф. Телегин, — население снималось поголовно с мест и, нагрузив самый необходимый скарб на всякого рода тележки и коляски, начинало пешее движение, вернее бегство, на запад. Вполне понятно, что при высоком темпе продвижения войск беженцы попадали в полосу военных действий, как могли, укрывались и, пропустив войска, продолжали двигаться на запад, теперь уже в тылу наших войск.

Что же сказать? В этом скорбном людском потоке в некотором смысле олицетворялась справедливость исторического рока…

Но при всем прочем потоки беженцев, оказавшиеся на дорогах нашего фронтового тыла, настолько плотно забили все коммуникации, что это привело к серьезнейшим помехам в работе транспорта. Часто даже танки вынуждены были задерживаться у перекрестков дорог, пропуская неуправляемые, охваченные животной паникой колонны беженцев, среди которых было много детей и престарелых».

Согласно советской версии, немцев вынуждали бросать дома собственные власти, угрожая репрессиями и пугая мнимыми «зверствами русских».

Генерал К. Н. Галицкий не может забыть, как поверившие фашистской пропаганде люди «настолько запрудили дороги, что мешали продвигаться немецким войскам… Немецкие коменданты пытались навести порядок на дорогах, но это удавалось плохо. В ряде случаев отступавшие фашистские танки, бронетранспортеры, тягачи и грузовики врезались в толпы беженцев и давили их. Особенно зверски обращались со своими согражданами солдаты и офицеры из корпуса «Герман Геринг». Часть беженцев возвращалась к месту своего жительства, уже растеряв имущество и продукты. Советские солдаты кормили голодных женщин и детей, обогревали у костров, помогали переправиться через водные преграды». Политработники под руководством человеколюбивого пастыря Окорокова разворачивали агитационную работу: «Знакомились с местными жителями, выявляя и изучая демократический и антифашистский актив. На своих собраниях жители выбирали местные органы самоуправления… Но главное, что заставило жителей поверить в свою безопасность, понять благородную миссию Красной Армии, — это поведение советских воинов. Наши бойцы, командиры, политработники проявляли глубокую гуманность к местному населению. Мы помогали организовать продовольственное снабжение и ликвидировать последствия тяжелых боев, постоянно разъясняли населению политику Советского государства».

И отчего они, глупые, бежали? Всем ведь известно: «Советский солдат — самый справедливый воин на земле».

А главное — куда они подевались?

21 января Ставка ВГК потребовала от 2-го Белорусского фронта не позднее 2–4 февраля овладеть рубежом Эльбинг, Мариенбург, Торунь, выйти на Вислу в ее нижнем течении и отрезать противнику все пути в Центральную Германию. После выхода на Вислу намечалось захватить плацдармы на ее левом берегу к северу от Торуни. Войскам правого крыла фронта приказывалось овладеть рубежом Иоханнисбург, Алленштейн, Эльбинг. В дальнейшем предполагалось вывести большую часть сил фронта на левый берег Вислы для действий в полосе между Данцигом и Штеттином.

Положение группы армий «Центр» ухудшалось, явственно обозначилась угроза окружения западнее Августова. Настойчивые просьбы Рейнгардта об отводе 4-й армии по-прежнему отклонялись Гитлером. Тогда генерал Госсбах, фактически оказавшийся в кольце, принял «отчаянное решение». В ночь на 22 января он начал несанкционированный отвод своих соединений за оборонительные сооружения Летценского укрепленного района на рубеже Мазурских озер, «не испытывая никакого воздействия со стороны противника». Маневр не был своевременно обнаружен разведкой 50-й армии (69-й, 81-й стрелковые корпуса), командование которой продолжало докладывать в штаб фронта, что «неприятель держится крепко». Лишь через два дня разведка боем показала, что перед армией — пустой пейзаж. Раздосадованный Рокоссовский потребовал смещения командарма Болдина: «Такое упущение нельзя было простить…. Неверная информация дорого нам стоила. Мы были вынуждены раньше времени ввести в бой 49-ю армию, которая, не случить этого, могла быть использована более целесообразно. А 50-й армии пришлось форсированными маршами догонять оторвавшегося противника». Болдина убрали, в командование вступил начальник штаба армии (бывший начальник штаба Волховского фронта) генерал-лейтенант Ф. П. Озеров.

Тем временем, осмотревшись на новой позиции, Госсбах принял решение не задерживаться, оставить оборонительные рубежи с крепостью Летцен и системой Мазурских озер и пробиваться на запад для соединения со 2-й армией генерал-полковника Вейса в южной части Хейльсбергского укрепленного района. О принятом решении командующий 4-й армией не поставил в известность ни командующего группой армий «Центр», ни Верховное Главнокомандование. Соединения армии миновали Летценский укрепленный район и 24 января заняли долговременную укрепленную позицию Хейльсберг, Дейме. Об оставлении линии Мазурских озер Берлин известил гаулейтер Кох. В ставке фюрера сообщение о сдаче «самой сильной цитадели Восточной Пруссии, сооруженной с учетом последних военных достижений», вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Гитлер, окончательно утративший доверие к генералитету, чрезвычайно возбудился, орал на Гудериана и требовал отдать «русских агентов» Рейнгардта и Госсбаха под суд военного трибунала.