В сердце моря. Трагедия китобойного судна "Эссекс" - Натаниэль Филбрик

Прежде чем они покинули остров Хендерсон, Чейз загрузил в каждую лодку плоский камень и охапку дров. В тот первый вечер в море, когда солнце село, а остров скрылся за горизонтом, они сделали из камней платформы и развели огни. «Мы поддерживали огонь, – писал Чейз, – готовили рыбу и птицу и чувствовали некоторый комфорт». Целый месяц они шли то на юг, то на запад. Теперь они направились на восток, надеясь достичь острова Пасхи. Для этого им нужны были почти две недели западных бризов. Однако на двадцати четырех градусах южной широты китобои все еще находились в зоне, где ветра почти целый год дуют с юго-востока. Но в ту ночь, будто в ответ на их молитвы, подул северо-западный ветер, и они взяли курс прямо на остров Пасхи.

Если они хотели теперь плыть на восток, то должны были найти способ хотя бы приблизительно оценивать свою долготу. Они не делали этого на всем протяжении первой части своего путешествия. За месяц плавания они поняли, что это жизненно необходимо. Перед тем как оставить Хендерсон, они решили вести то, что Чейз назвал «регулярным счетом». В полдень они могли вычислить свою широту и точно так же, как капитан Блай до них, могли использовать лот-линь, чтобы оценивать скорость, и компас для определения направления. Так они могли узнавать свою долготу. Вельботы с «Эссекса» теперь не блуждали вслепую.

Северо-западный бриз продержался три дня. Тридцатого декабря ветер сменился на восточный, а потом на юго-восточный. В следующие два дня они вынуждены были спуститься южнее острова Пасхи. Но к первому дню нового, 1821 года ветер сменился на северный, и они вновь вернулись на прежний курс.

Третьего января они вошли в шторм. Шквалы налетали с юго-запада. «Волны были такие, – вспоминал Никерсон, – что мы боялись, как бы они не захлестнули лодки. Каждый шквал сопровождался яркими вспышками молний и ужасными громовыми раскатами, от которых содрогался и мрачнел сам океан».

На следующий день капризный ветер вновь сменился на северо-восточный. Они пытались маневрировать, используя площадь паруса по левому борту, но не могли вернуться к нужному курсу. Поллард и Чейз поняли, наконец, что зашли слишком далеко на юг и едва ли сумеют достичь острова. Они изучали свои копии «Навигатора» в поисках любого ближайшего острова, «к которому мог бы принести нас ветер». Примерно в восьмистах милях от побережья Чили находились острова Хуан-Фернандес и Масафуэра. К сожалению, между путешественниками и этими островами лежало две с половиной тысячи миль – больше, чем китобои прошли за сорок четыре дня с момента крушения «Эссекса».

В тот день, когда они оставили надежду добраться до острова Пасхи, закончились рыба и птица. Путешественники снова возвращались к своей ежедневной порции из чашки воды и трех унций галет. В следующие два дня наступил штиль. Солнце палило с той же иссушающей силой, что мучила их до прибытия на Хендерсон. Хуже всего приходилось Мэтью Джою, желудок которого перестал работать. С того дня как они покинули остров, его состояние все ухудшалось, и в мутном, рассредоточенном взгляде можно было видеть подступающую смерть.

Седьмого января с севера подул бриз. Сориентировавшись по солнцу, китобои определили, что теперь они находятся на шесть градусов и почти на триста шестьдесят морских миль южнее. Что касается жизненно важного для них продвижения на восток, то за одиннадцать дней они приблизились к материку всего на шестьсот миль. На следующий день Мэтью Джой обратился к капитану с просьбой. Двадцатисемилетний помощник спрашивал, может ли Поллард взять его в свою лодку. Поллард выполнил его просьбу. «Он считал, что там ему будет удобней, там он получит больше внимания и утешения в своих страданиях». Но все знали настоящую причину этой пересадки. Теперь, когда конец был близок, Джой, все это время плывший в лодке с «придурками», хотел умереть среди своих.

Джой родился в старой квакерской семье. У его деда на Нантакете был большой дом рядом с ратушей. Этот дом все еще существует и известен как ферма Рубена Джоя. В 1800 году, когда Джою было семь лет, его родители переехали в Нью-Йорк, где вскоре после революции нантакетцы основали огромный порт. Мэтью оставался квакером до 1817 года, когда он возвратился на свой родной остров, чтобы жениться на девятнадцатилетней Нэнси Слэйд, принадлежавшей к конгрегационалистам. Как это было принято в таких случаях, на ежемесячной встрече квакеров его вывели из круга Друзей «для бракосочетания».

Джой больше не был квакером, но десятого января, в жаркий, безветренный день, посреди Тихого океана он продемонстрировал чувство долга и преданность Друга. Целых два дня его лодка оставалась без командира, и он решил вернуться обратно. В конце концов его преданность команде оказалась сильнее, чем стремление быть среди нантакетцев. Его снова перенесли с лодки на лодку, и к четырем часам того же дня Мэтью Джой умер. На нантакетском квакерском кладбище нет никаких памятников. И многие сравнивали его гладкую, без единой плиты, поверхность с гладью моря. Как и далекое квакерское кладбище, море тем утром было спокойным и гладким. Ничто не тревожило простора Тихого океана. Все три лодки собрались вместе и, зашив Джоя в его одежде, матросы привязали камень к ногам покойника и «торжественно предали его океану».

Товарищи давно знали, что Джой был тяжело болен, и все равно его смерть тяжело легла на их плечи. «Это событие, – писал Чейз, – омрачило нашу жизнь на многие дни». Команде второго помощника прошедшие две недели дались особенно трудно. Вместо того чтоб заряжаться силой от своего командира, они тратили ее на то, чтоб нянчиться с ним. Все осложнялось отсутствием гарпунера Томаса Чаппела. Чтобы как-то исправить ситуацию, Поллард приказал своему гарпунеру Овиду Хендриксу принять командование экипажем потрясенной и подавленной лодки второго помощника.

Заняв место у рулевого весла, Хендрикс скоро обнаружил ужасное. Болезнь Джоя, очевидно, мешала ему контролировать распределение припасов. Хендрикс подсчитал, что всего оставшегося хватит только на два-три дня.

Утром следующего дня – пятьдесят второго с момента крушения «Эссекса» – ветер подул с северо-запада и к вечеру стал штормовым. Матросы подняли все паруса, и ветер погнал их лодки вперед. В бурю даже без парусов лодки дико прыгали вверх-вниз по волнам. «Молнии сверкали ярко и часто, – писал Чейз, – дождь лил как из ведра». Но вместо того чтоб бояться, люди радовались, зная, что каждый порыв ветра приближает их к месту назначения, по крайней мере, на пятьдесят узлов. «Это было очень опасно, – вспоминал Никерсон, – но никто не боялся бури так, как смерти от голода, и я думаю, никто не променял бы эту невероятную бурю на умеренный встречный ветер или полный штиль».

Ночью при проливном дожде видимость была очень низкой. Они договорились, что если потеряют друг друга из виду, то будут держаться востока, и тогда у них будет шанс снова увидеть друг друга днем. Как всегда, первым шел Чейз. Он ежеминутно оборачивался, чтоб убедиться, что остальные две лодки все еще тут. Но около одиннадцати часов вечера он оглянулся и ничего не увидел. «Ветер дул, а с неба лилась вода, будто наступил великий потоп, – писал он, – и я не знал, что мне делать». Он решил развернуться к ветру и лечь в дрейф. Он ждал около часа, каждую минуту надеясь, «что они появятся». Через час он снова пошел оговоренным курсом, не теряя надежды увидеть другие лодки утром.