Пушкин - Иона Ризнич

не называл ее глупою, а, напротив, говорил: «Я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо». Анна Керн всей душой наслаждалась прогулкой, а Анна Вульф – молча ревновала.

То был последний вечер пребывания Анны Петровны в Тригорском: на другой день она должна была уехать в Ригу, мириться с мужем. Да и Прасковья Александровна уже только и думала о том, как бы поскорее удалить из своего поместья слишком красивую, да к тому же нестрогих правил, племянницу.

В день ее отъезда Пушкин пришел в Тригорское утром, а не в обед, как обычно, и на прощанье принес Анне Петровне экземпляр II главы «Онегина», в неразрезанных листках, между которых Анна нашла вчетверо сложенный лист бумаги со стихами: «Я помню чудное мгновенье» … Когда она собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, Пушкин вдруг выхватил листок и не хотел возвращать. Насилу выпросила она у него эти стихи опять.

Несмотря на все старания Прасковьи Александровны примирения Анны с мужем не произошло, хотя они и жили вместе какое-то время. Потом Анна Петровна снова оставила мужа и уехала в Петербург, где очень подружилась с Антоном Дельвигом и его женой Софьей и даже сняла квартиру в одном с ними доме.

Обиженный и разгневанный Ермолай Керн решительно отказал беглой супруге в деньгах. Он публично заявлял, что жена «бросила его, разорив долгами, предалась блудной жизни, увлеклась совершенно преступными страстями своими»[76]. За Анной Керн даже закрепилось прозвище «блудница вавилонская».

Но она не погибла! Сильная женщина зарабатывала переводами, а после смерти своего нелюбимого мужа отказалась от полагающейся ей пенсии и вышла замуж – по собственному выбору, по любви, за человека на двадцать лет ее моложе.

Декабристы

1 декабря 1825 года в Таганроге скоропостижно умер бездетный император Александр Павлович. Войска, как и полагается, присягнули Константину – второму по старшинству брату, бывшему наместником в Варшаве. Присягу начали приносить дворяне и чиновники… И вдруг все изменилось: объявили, что Константин Павлович от престола отрекся, и надо снова присягать, на этот раз третьему брату – Николаю Павловичу. Народ, простые солдаты недоумевали. И тут гвардейские офицеры раскрыли «правду»: мол, Константину не дают занять престол, нарочно держат его в Варшаве, подальше от Петербурга, а Николай обманом захватил власть. Надо подняться за истинного государя – за Константина! И за Конституцию. Все вышесказанное было совершеннейшей ложью, выдумкой Кондратия Рылеева, но солдаты поверили своим командирам. 14 декабря 1825 года в Петербурге несколько полков вышли на Сенатскую площадь, выстроившись в каре вокруг Медного всадника.

Весь Петербург был взволнован! К Сенатской площади подтягивалось все больше и больше зевак, наблюдая за стоявшими по квадрату полками. Зеваки толпились в окрестных переулках и усеяли крыши домов. Между собой переговаривались, недоумевали: кто же эта Конституция? Решили, что жена Константина.

К солдатам выезжали и пробовали говорить с ними полковник Стюрлер, великий князь Михаил Павлович и митрополит Новгородский и Петербургский Серафим. Герой Отечественной войны 1812 года генерал-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Милорадович, человек умный и авторитетный, тоже пытался уговорить солдат вернуться в казармы. И действительно, солдаты прислушались к его речам. Тогда один из восставших ранил Милорадовича штыком, а Каховский выстрелил в него. Через несколько часов генерал-губернатор Петербурга скончался.

Гибель Милорадовича изменила все: правительство прибегло к силе. Первые залпы были холостыми: они предназначались, чтобы разогнать зевак. Увы: толпа кинулась бежать, и в давке погибло много народа. Следующие залпы были даны картечью. «В промежутках выстрелов можно было слышать, как кровь струилась по мостовой, растопляя снег, потом сама, алея, замерзала», – писал позже декабрист Николай Бестужев. К ночи все было кончено.

К суду были привлечены около сотни членов тайных обществ, из которых пятерых – Кондратия Рылеева, Петра Каховского, Павла Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола и Михаила Бестужева-Рюмина – повесили. Остальных отправили на каторгу и в ссылку. Из четырех тысяч солдат, являвшихся рядовыми участниками восстаний, был создан сводный полк, отправленный воевать на Кавказ. Николай I был потрясен всем произошедшим. «Какое ужасное начало царствования!» – восклицал он.

Известие о кончине императора Александра I дошло до Михайловского 10 декабря. Отчаянно скучавшему Пушкину давно хотелось увидеться с петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться в Петербург, заехать к другу Рылееву… Пушкин приказал готовить повозку, слуге велел собираться с ним, а сам отправился попрощаться с тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское, заяц вдруг перебежал ему дорогу. Это считалось очень плохой приметой. На обратном пути все повторилось: еще один заяц! Пушкин приехал домой и обнаружил, что слуга его напился вусмерть. Наконец повозка была заложена, тронулись уже от подъезда… И тут в воротах появился священник, который шел проститься с отъезжающим барином – еще одна плохая примета…

Пушкин был крайне суеверен и верил во все приметы и предсказания. Он велел распрягать лошадей и никуда не поехал. Если бы он все же отправился в Петербург, то попал бы прямиком на последнее совещание на квартире у Рылеева и потом вместе со всеми – на Сенатскую площадь. Но суеверия спасли его от участия в мятеже.

Приметы, предсказания всегда имели власть над жизнью Пушкина. Так, накануне казни декабристов ему приснилось, что у него выпали все зубы. А ведь известно: выпавший зуб – к покойнику.

Но опасность не миновала!

Пушкин состоял в многолетней дружеской переписке с вождем левого крыла Северного общества Кондратием Рылеевым, хорошо был знаком с Николаем Тургеневым, Иван Пущин и Вильгельм Кюхельбекер были его близкими друзьями.

Дружеские связи соединяли Пушкина и с членами Южного общества. Он участвовал в их заседаниях в Каменке, в Кишиневе… Пестеля поэт считал «умным человеком во всем смысле этого слова», был хорошо знаком с Давыдовым, Волконским, Якушкиным, Никитой Муравьевым, Луниным, Михаилом Орловым и всей семьей Раевских.

Но еще важнее была популярность Пушкина среди декабристов. Стихотворения «Деревня», «Вольность», «Кинжал», послание к Чаадаеву («Любви, надежды, тихой славы»), его песня «Noël», его эпиграммы – были известны каждому декабристу. Рукописные экземпляры пушкинских стихов были найдены в бумагах практически каждого из членов и Северного, и Южного обществ. «В бумагах каждого из действовавших, – писал с упреком Пушкину Жуковский, – находятся стихи твои»[77].

Глава седьмая

Возвращение из ссылки

Усадьба в Болдино.

Наталья Николаевна Пушкина.

Рукопись Пушкина для повести «Гробовщик»