Обратный счет любви - Рина Осинкина

И тут до Надежды кое-что дошло. К Катерине Демидовой она обращалась за помощью в пятницу. В пятницу Катька влезла в кишки того инфернального сайта и раскурочила личную переписку «пантеры Галы» с таинственным «Седьмым». В пятницу на их глазах этот «Седьмой» производил удаление своих постов, хранить которые на сайте, конечно же, глупо и опасно.

А Даши не стало вечером в среду.

Мягко завибрировал телефон. Феликс взглянул на определитель. Номер, который высветился, был ему незнаком. Он, помедлив, нажал кнопку приема.

Голос был женский, мягкий, не бархатный, а синего шелка, и молодой.

Голос сказал:

– Прошу меня извинить, но дело, по которому я вас беспокою, кажется мне важным, а я даже не знаю, как вас зовут. Меня зовут Надежда Михайловна, и мой сын дружил с Дашей. Нам было крайне тяжело принять известие о ее кончине. Она нам всем была очень симпатична. Поверьте, мы скорбим вместе с вами.

«Значит, не такая уж ты и молодая, если твой сын дружил с Дашей», – подумал Феликс, пропустив мимо ушей слова соболезнования, которым он не верил.

– Дело в том, что Даша забыла у нас цепочку с кулоном, а это вещи недешевые. Мне необходимо с вами встретиться, чтобы их вернуть. Если только Игорь не выписался еще из больницы.

Феликс посмотрел на удаляющуюся каталку, которую пара санитаров поспешно катила в сторону больничного лифта, и пробормотал:

– Увы, Игорь пока в больнице. Только откуда вы знаете мой номер и то, что я какое-то отношение имею к этой семье?

– Все просто, – ответил женский голос, – вы звонили на работу Даше, в редакцию, и оставляли номер для связи с вами. Ваш телефон дал мне Андрей.

«Странно, – подумал недовольный собой Феликс, – совсем старый стал, номер засветил в какой-то редакции».

– В принципе, это дело не срочное, я так понимаю, – пытался он отбиться от Надежды Михайловны.

– Да вы что! – воскликнула собеседница. – Как вы не понимаете! Девочка погибла, и мы категорически не хотим, чтобы вещь, которая принадлежала ей и стоит немалых денег, оставалась у нас в доме! Что мы, по-вашему, мародеры? Воры? Я хочу ее вернуть как можно скорее! Давайте сегодня!

– Давайте на неделе, – пресек ее напор Феликс. – Позвоните мне во вторник или среду. Попробую что-нибудь придумать. Поверьте, времени совсем нет.

Последние слова он произносил уже с некоторым раздражением, вспомнив, что впереди у него масса незаконченных дел, а к некоторым из них он даже не знает, как подступиться.

Прямо сейчас он должен найти главного эскулапа и с ним серьезно поговорить. Почему Игорь до сих пор не оправился? В больницу его доставили вовремя, денег Феликс им заплатил и заплатит еще, но где результат? Завтра будет неделя, как Врублевский у них на исцелении, а толку никакого.

Они, правда, говорят, что из комы его вывели быстро, ну, так и что из этого? Может, не надо было спешить, а? Вот они его вывели быстро, а теперь он опять, может, в кому впадет или еще чего похуже, а между тем ничего особо страшного Феликс ему не сообщил, а с ним опять приступ случился. Значит, плохо лечат.

Феликс Зубов давно уже должен был лететь домой, но так просто все это взять и забросить не мог. И Дашиными похоронами пришлось заниматься именно ему. И с медперсоналом общаться, и с прислугой, работающей на Игоря, которая по понятным причинам волновалась, мучаясь вопросом, что с ней будет дальше.

Сегодня Игорь почувствовал себя лучше, и поэтому Феликсу разрешили с ним поговорить.

Он вошел в светлую чистую палату, широко улыбнулся, подойдя к кровати, похлопал по холодной руке, неподвижно лежащей поверх одеяла, сказал, что выглядит тот молодцом. Потом произнес оживленно, что видел недавно знакомого из их городка, как же его звали?.. А, Бэтээр, кажется. Точно, Макс Бэтээр. Правда, видел издалека, но хоть они давно не встречались, Феликс его все-таки узнал.

При упоминании имени давнего знакомого Игорь радости не проявил, хотя в его положении мало что может обрадовать.

Потом Игорь тихо спросил, где похоронили Дашу. На Феликса его больной, измученный голос подействовал так, что он не выдержал и сорвался. Конечно, не надо было так эмоционально говорить, и, может, не надо было об этом вообще говорить, по крайней мере до тех пор, пока Игорь в больнице, но Феликс не утерпел.

Он кричал, задыхаясь от гнева, какие менты сволочи, козлы и уроды. Что, неужели, прежде чем звонить родственникам и призывать их на опознание трупа близкого человека, нельзя было как-то поточнее выяснить, чей на самом деле этот труп?

Игорь ничего не понял сразу, он почему-то решил, что Дашка жива и никаких похорон поэтому не было, что вышла такая идиотская ошибка, но теперь все будет в порядке. И он скоро поправится.

Но тут Феликс взял себя в руки и спокойно закончил свою речь. Он обстоятельно рассказал, что похоронили ее на Даниловском кладбище, заплатив администрации неплохой куш за место, и похоронили позавчера.

Он не видел, как снова побледнели щеки друга, он не смотрел на него. Лучше бы смотрел, и тогда, может быть, сообразил, что не следует продолжать вываливать информацию.

Он рассказал брату, как умерла его сестра. Он рассказал про записку, отправленную всем знакомым на мобильники. И про Игорев пистолет, когда-то рассверленный им из обычного газового и превращенный в огнестрельный, из которого она и пустила себе пулю в висок. И во всем этом виноваты безголовые тупые дебилы, которым было влом лишний раз перепроверить и убедиться, что на столе патологоанатома лежит раскромсанное тело именно Дарьи Врублевской, а не какой-нибудь Маши Ивановой.

Он не мог остановить поток гневных слов и умолк только тогда, когда зуммер на пульте какого-то сложного медицинского прибора, размещенного рядом с высокой койкой, пронзительно заверещал. Глаза Игоря закатились, лицо исказила мучительная судорога, и он захрипел.

Кстати, а что это за дела с Дашкиными цацками? Бабенка какая-то нарисовалась, встречайся теперь с ней… Непонятно, почему она не захотела оставить бирюльки себе. Болезненная честность? Вряд ли. Скорее, суеверия.

С утра никто не работал, все жаждали застолья. Не Новый год, конечно, но все-таки праздник, который позволит размочить скучные рабочие будни алкоголем, легким флиртом и сплетнями.

Именно за сплетни, которые на следующий день расцветали гроздьями, Надежда не любила все эти коллективные посиделки. Хотя к ней прилипало мало.

Во-первых, она всегда была начеку, а во-вторых, ей было плевать. Плевать, но не настолько, чтобы вовсе не чувствовать гадливость, смешанную с раздражением, когда какая-нибудь Шура с откачки