Монгол - Тейлор Колдуэлл

Кокчу прищурился, губы его посерели. Он внимательно смотрел на Темуджина и думал в тот момент: «Ты — маленький простоватый лисенок. Мы с тобой померяемся хитростью, и я над тобой еще посмеюсь! Тот, кто мне грозит и пытается устрашить, даже не знает, какого он приобретает врага».

Думая так, он посмотрел на Темуджина и испытал странное волнение. Возможно, перед ним стоит глупый хвастливый юноша… «Поживем, увидим… — решил шаман. — Теперь все зависит от того, что важнее для меня — желание власти или жажда мести».

Пытаясь изобразить на лице искреннюю любовь и уважение, он вслух произнес:

— Темуджин, ты сказал мне грубые слова, но я должен прощать, давать умные советы и оставаться верным моему хану. Будем надеяться, что в будущем мы станем лучше понимать друг друга и пройдем отведенный нам судьбой путь вместе. Твои угрозы печалят меня, но я понимаю, как ты еще молод и не имеешь нужного опыта, поэтому я тебя ни в чем не виню.

В юрте царила тишина. Каждый ждал, когда другой отведет взгляд. Потом Темуджин словно начал оттаивать и улыбнулся. Но это была невеселая улыбка. Он коснулся рукой плеча шамана.

— Тебе, Кокчу, всего лишь нужно выполнить то, что ты сейчас говорил, это все, чего я от тебя прошу, — сказав это, он покинул шамана.

Кокчу долгое время после его ухода не двигался и о чем-то думал, на его темном умном лице можно было прочитать многое. Наконец он рассмеялся. «Я должен помнить, что месть принесет мне меньше выгоды… Но мы еще посмотрим… Неужели ему подсказал эти слова Кюрелен? — подумал он через мгновение. — Если это так, то я знаю, что мне делать. Если нет, то мне придется еще раз обдумать свои действия».

На следующий день Темуджин созвал всех своих людей. Он стоял перед ними полный решительности, лицо его было жестоким, и он казался старше своих лет.

— Наше положение ужасно, — сказал он. — Но мне ничто не грозит, но если же вы меня предадите, мы все погибнем. Следуйте за мной, и нам никто не сможет сопротивляться. Запомните: я никогда не бросаю слов на ветер!

Кюрелен изумленно подумал: «Он же сам в это верит!»

Вскоре Темуджин отправился за своей невестой.

Дай Сечен, когда услышал, что случилось в орде Есугея, захотел изменить свое решение: пусть, мол, Темуджин соберет свою орду, станет сильнее, а потом женится. Ему не стоит везти молодую жену в бедную орду, где ее ждут испуганные голодающие люди. Однако когда Темуджин в ярости взглянул на него, старик, вблизи увидев его глаза, замолчал и, недолго думая, промолвил:

— Я не верил, что ты останешься в живых.

Он устроил великолепный свадебный пир. Собрались все молодые воины, одетые в бараньи тулупчики с ярко раскрашенными лакированными нагрудниками поверх свободных, богато расшитых кожаных курток красного и коричневого цветов. За плечами у них виднелись пики, а в колчанах торчали острые стрелы. Загорелые лица покрывал толстый слой жира, защищавший их от кусающих и ранящих ветров Гоби. Женщины надели нарядные шерстяные халаты и хвастались ожерельями и браслетами. Для пира закололи самых жирных овец и лошадей, и орду окутали запахи жарящегося мяса. Воины сложили оружие перед юртами в знак дружбы и сидели по правую руку от старейшин. Выпивка лилась рекой. Перед тем, как выпить свою чашу, каждый воин несколько капель напитка выплескивал в юрте на все четыре стороны светы, отдавая дань духам. Старики с хурами пели о героях, выводили громкими голосами свадебные песни, переходя от одного костра к другому, ели, от души пили и отправлялись к следующему костру.

Воины пили, хлопали в ладоши, кричали и пели. Рисовое вино и перебродившее кобылье молоко лились в их глотки, как вода. Вскоре они начали неуклюже плясать, ударяя в такт движениям по кожаным щитам. С наступлением ночи веселье разгоралось все сильнее. Широкие бронзовые лица со смеющимися губами и влажными белыми зубами лоснились в свете костров. Рядом с танцорами по земле метались их уродливые тени, походившие на мохнатых чудовищ. За ними расстилались темные равнины, и сверкали в бездонном небе одинокие звезды.

Праздник продолжался три дня, а потом к Темуджину привели Борте и посадили по правую руку от него. Девушку обрядили в халат из белого тонкого сукна, вышитого красными, синими, желтыми и серебряными нитями. На лоб спускались подвески с тяжелыми серебряными монетами и крупными каплями темно-синей бирюзы. На голове возвышался высокий конус, основу которого составлял тонкий слой коры, покрытый вышитым шелком. Плечи Борте укрывала соболиная накидка, а ее запястья украшали тяжелые браслеты с серебряными монетами и крохотными серебряными фигурками.

Темуджин не сводил с невесты взгляда, ноздри его широко раздувались, а на верхней губе выступили крупные капли пота. Он хрипло и глубоко дышал. Девушка тихонько взглянула на него из-под ресниц, губ коснулась мимолетная хитренькая улыбка, и вздох приподнял небольшие грудки. Темуджин крепко сжал руки и свирепо оглянулся, словно желая доказать себе и всем остальным, что, несмотря на обуревавшие его чувства, он по-прежнему остается мужчиной. Поблизости от Темуджина сидел спокойный Субодай, и Борте исподтишка поглядывала на него.

Шепе Нойон, как всегда, напился и был очень весел. Рядом с ним сидел напряженный Джамуха с презрительно поджатыми губами. Он ничего не пил, зато замечал все вокруг. Иногда Борте выводил из себя его застывший взгляд. Она невольно посматривала на Джамуху, и сердце ее замирало от страха, ярости и отвращения. Девушка каждый раз вспоминала о том, что поклялась погубить Джамуху, отдалить его от мужа. В эти мгновения ее алые губки бледнели и ноздри окружали синие тени.

Перед юной парой остановился старик-певец и начал петь:

Моя любимая сидит рядом со мной.

На ней свадебный наряд, перепоясанный синим кушаком.

Она останется рядом со мной до самой старости…

Борте, казалось, не слушала слов песни, она взглянула на Субодая, и у нее защемило в груди, из горла вырвался тяжелый вздох. Темуджин протянул к ней руку, и Борте задрожала всем телом.

Дай Сечен чувствовал себя неуверенно и сильно волновался. В разгар праздника он позвал Темуджина в свою юрту. Дай Сечен был хитер, говорил недомолвками и во время разговора прибегал к разным уловкам, которые так ненавидел Темуджин. Он долго хмыкал, но потом, испугавшись сверкающих яростных глаз Темуджина, вкрадчиво заговорил:

— Мне известно о всех твоих неприятностях и о том, к каким уловкам пришлось прибегнуть тебе и твоей матери, чтобы ты смог удержаться на «Белой шкуре» жеребца. Мне известно, что твои люди тебя покинули, и понятно, что тебе до сих пор еще грозит опасность…

Темуджин презрительно прервал его:

— Тебе, как мне кажется, известно слишком много, и ты меня утомил, перечисляя мои неприятности… У тебя есть, что еще мне сказать? Если есть, то говори, а потом помолчи…

Старый Дай Сечен хитро прищурил узкие глазки, потянул себя за бороду и тихо произнес: