Колдун. Из России с любовью - Вадим Крабов

– Все срастется, Сергей, я же волшебник!

Он усмехнулся:

– Хорошо бы.

Срослось. Седой отмахнулся, когда ему доложили, что на пути к дачам и обратно видели мужчину запоминающейся внешности – меня. Продолжил готовиться к завтрашнему разговору с Паровозиком. Подбили с финансистом цифры, приплюсовали оборот золота «сельских», сам выбрал бронежилет и сделал еще кучу полезных дел. Я периодически наблюдал за ним через астральную метку.

Джипы въехали на гравийную площадку одновременно с двух сторон, по пять штук в каждой колонне, слаженно развернулись в полукольца. Как в голливудском боевике. Дальше пошло не так красиво. Двери хлопали вразнобой, братки вываливались и выпрыгивали не синхронно, возле машин расположились безобразно. Ни общий, ни крупные планы не удались. Седой, с двумя знакомыми мне секьюрити, первым направился к центру площадки. Паровозик с Щербой и Славиком отстали на несколько десятков секунд. Из-за перепалки.

– Славик, у тебя рука болит, зачем лезешь поперед батьки в пекло, – возражал Сема-Паровозик.

– Ты мне не доверяешь, Папа?! – возмутился Славик. – Да я тебя голым телом прикрою! Ты мою реакцию знаешь.

– Верю я тебе и реакцию знаю, – успокоил его Паровоз. – Но у нас есть ребятки поздоровее, тебе еще руку долечивать. Не приведи господь, упадешь, и руку тогда повредишь, мне стыдно будет.

– Не упаду, Папа. Не могу я сзади оставаться после того, что ты для меня сделал…

– И обещал сделать, – перебил Славика Щерба с наигранно серьезным лицом.

Славик скрипнул зубами, это и решило дело.

– Успокойся, Слава, со мной пойдешь. А ты угомонись, – сказал, повернувшись к Щербе. – Я в его храбрости не сомневаюсь и тебе не советую. Ты вроде малый не дурак, но и дурак не малый. Идем, благословясь, негоже нашего главного депутата заставлять ждать, я голосовал за него. Что уставились? Шучу я.

С метки Славика я прекрасно видел и слышал все, что бывший муж Зины не только лицезрел, но и о чем имел четкое представление. Немного мутно выходили задние планы, причем при наблюдении с любого ракурса; плохо прорисовывались лица тех людей, на которых Славик не обращал внимания.

Были еще чувства, отличающие изображение от банального три-дэ: запахи, вкус, тактильные ощущения и отголоски эмоций. Когда я впервые прошел через астральную метку Зины, та спала. Поэтому тогда мне показалось, что наблюдение через астрал хуже, чем свободным сознанием. Но сейчас, при использовании одновременно пяти меток, я испытал впечатление не просто присутствия, но и… невозможно объяснить словами! Словно я, призрачный, нахожусь там лично, в пяти разных местах одновременно. Гляжу сверху, снизу, сбоку. Вижу очень четко и абсолютно достоверно, без дискомфорта от разпятерения личности.

Лидеры остановились точно посредине. Между ними метра три и чуть впереди них охрана. Стволы заткнуты за поясные ремни.

«Эх, Славик, все-таки ты идиот! Под правую руку пушку засунул!» – быстро подумал Паровозик, снова обратив внимание на забинтованную правую руку верного пса, правда, уже не подвешенную на перевязь.

– Долгих лет тебе, Витя, – язвительно поздоровался Паровоз.

– И тебе не хворать, Семен, – не менее иронично ответил Седой.

И вдруг… Славик был очень быстрым, но сейчас превзошел себя. Громкий хлопок мощного ТТ, хруст, как от лопнувшего арбуза, и из затылка Седого вынесся фонтан крови с ошметками плоти. С задержкой в доли секунды второй хлопок – и лопается висок Паровозика. Не успели оба тела коснуться земли, как прогремел еще выстрел – Щерба с пистолетом в руке, не успев нажать на спуск, падает на окровавленный гравий, снова выстрел – спотыкается первый телохранитель Седого с мощным «магнумом», который, отзываясь на судорогу сведенных пальцев, рявкает. Выстрел второго охранника сливается с грохотом автоматных очередей. Славик, пытаясь уйти от пуль, падает, но не успевает: по пути на землю тело несколько раз вздрагивает. И Седой, и Паровоз как-то нелепо шевелятся. То ли от посмертных конвульсий, то ли от «метких» попаданий.

Я потерял троих «себя». С каждым исчезнувшим «мною» мир становился беднее. Я не ощущал боли, не метался в кошмарах. Лишь легкие всполохи уходящих эмоций (почему-то наполненных удивлением и недоумением, а совсем не ужасом; словно каждый из них, этих «меня», искренне считал себя бессмертным) немного напрягали. Окончание фильма наблюдал с двух меток, а финал – и вовсе с одной. Ржевский – тот, который бросился на омоновцев, глупо погиб, а второй бодигард выжил. Он удачно спрятался за упавшими телами и даже обошелся без ранений.

Что ж, выжившие бандиты – в СИЗО, картина заснята, осталось оцифровать. То есть работы – непочатый край.

Завел машину и поехал домой. Чувство выполненного долга не принесло удовлетворения, оно было придавлено тяжестью содеянного. На душе муторно. Если бы сам убивал подонков, было бы не так горько. А исподтишка… очень неприятно, противно. Но нельзя было оставлять в живых Седого! Паровоз прицепом пошел: на нем крови – как на трактористе солярки; а Славик… не успел он, сожалею. Как и об остальных убиенных. Хотел подумать: «безвинно», – но лишь усмехнулся…

Странное дело. В Эгноре мне убивать приходилось, а совесть так не шевелилась. Там я чувствовал Справедливость, особенно при столкновениях с чернокнижниками; знал, что я в своем праве. А здесь… Родная современная цивилизация с «равноправием», «верховенством закона», «ценностью человеческой жизни», «монополией на насилие» только лишь государства – правила, впитанные с молоком матери, давали о себе знать. В колдовском «средневековье» мне жилось гораздо проще и, я бы сказал, честнее. Причина была не только в полноценной магии, от отсутствия которой я страдал, но и в достоинстве, праве и ответственности; когда на кону стоят жизнь и смерть, здоровье и посмертие, которое может оказаться гораздо хуже банального умерщвления твоей бренной плоти; когда можно выбирать пути защиты или нападения: либо сам решаешь свои проблемы, либо доверяешься сеньору, то есть государству, либо отдаешься служителям церкви (о чернокнижниках не упоминаю). Возможность такого выбора, как выяснилось, дорогого стоит. Я лишь сейчас осознал это в полной мере.

Идея увековечить закутокские разборки появилась сразу, как только я пришел к выводу, что посадить Славика иначе, как взятым с поличным, не получится. Потом высветилась проблема Седого, который меня за смерть своего сына не простит и отомстит обязательно, не мне, так Зине. Стрелка представилась мне идеальным решением: одним выстрелом убивается куча зайцев, и в прямом и в переносном смысле. Зина обретает безопасность – раз, город избавляется от давления банд – два. Со вторым увидел сложности. Конечно, из области, а возможно, из Москвы приедет комиссия. Непременно вскроют злоупотребления, найдут факты коррупции и… назначат стрелочника. Народ на баррикады не поднимется, однозначно. Подумаешь, братки друг друга постреляли… это не пара зверски вырезанных семей с малолетними детишками. Но и тогда не факт, если бы это случилось, что возмутились бы – слишком зашорены. Седой, как ни странно, среди населения пользовался уважением: я сам слышал высказывания пенсионеров, что Седулин дал, Седулин обещал, поспособствовал и так далее.